Мистика, кошмары, ужасы

Мистика, Кошмары, Ужасы
9 октября 2014

Соль-вода

В первый раз я увидел этот фильм, когда еще учился в начальной школе. Точную дату не помню, мне могло быть как десять лет, так и семь. Но не это важно. В нашей семье не принято, чтобы телевизор работал, когда в комнате никого нет, мама вечно ворчала, что он растрачивает электричество, и мы привыкли выключать за собой телевизор, даже если отходили от него на пятнадцать минут.

В тот день я пришел из школы раньше обычного, уже и не вспомню почему. Позвонил в дверь, никто не ответил. Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Пока я раздевался в прихожей, то услышал, как в гостиной чуть слышно шумит телевизор, это больше напоминало статические помехи, чем голоса актеров или ведущих. Первым делом я подумал, что дома кто-то все же есть, но по какой-то причине этот «кто-то» не удосужился открыть дверь измученному школьнику. Но когда я вошел в комнату, никого не было. Только работающий телевизор. Я окликнул родителей, но ответом мне была тишина. Так я понял, что нахожусь дома один. Я очень обрадовался, что не придется действовать по привычному плану, то есть есть противный суп и садиться за уроки. Поэтому я решил посидеть у телека, пока не вернутся взрослые.

По телевизору показывали какой-то скучный тягомотный фильм, и я стал искать пульт, чтобы переключиться на мультики. Но пульта нигде не было, я везде искал, даже между диванными подушками заглянул, но пульта не было. Я подошел ближе к телевизору, чтобы переключить канал кнопкой, и уже протянул к ней руку, как остановился. Не знаю, почему. На экране не было ничего, что могло бы заинтересовать мальчишку моего возраста. Ни роботов, ни динозавров. Ни, чего греха таить, какой-нибудь голой красотки. Но я замер перед телевизором, не в силах отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что изображение меня загипнотизировало, но это было не так. В любой момент я мог переключить канал, но делать этого не стал.

На экране была площадь, выложенная из белых камней. Они резали глаза, как ослепительный ковер свежего снега. Сначала мне показалось, что камни совсем мелкие, но потом я сообразил, что дело в масштабе. Камни были размером с хороший кирпич, а сама площадь — необъятной. Камера снимала ее сверху, наверное, при съемке пользовались краном, а то и вертолетом. Но границы у этой площади все-таки были, я мог видеть с краю колонны, похожие на древнегреческие, только вот они на себе ничего не держали. Камера стала приближаться — очень медленно, и мне казалось, что я будто лечу вниз на дельтаплане.

Сначала я думал, что площадь была пуста, но по мере приближения камеры я различил серую фигуру. Через пару минут — площадь становилась все ближе и ближе — я понял, что это мужчина в сером пальто с поднятым воротником. Его голову покрывала шляпа с мягкими полями. Он размеренным шагом шел по диагонали, засунув руки в карманы. До этого я слышал только статические помехи, но сейчас понял, что белый шум становится тише, через него уже можно расслышать щелканье подошв. Белые камни, из которых была сложена площадь, напоминали мне куски рафинада. Я даже облизнул губы, мне показалось, что я почувствовал на языке настоящую сладость.

Камера приблизилась к человеку настолько, что я мог видеть краешек его лица, блестящую от пота обвисшую щеку, поседевшие виски и мочку уха. Человек продолжал идти, но мне казалось, что он никогда не доберется до края площади и возвышающихся там колонн. Впрочем, сейчас колонны мне не были видны. Все, что я видел, это чуть косую фигуру человека и белую-белую площадь. Сейчас она уже не казалась мне сделанной из сахара. Скорее из соли. Я снова облизал губы. После того, как я вернулся из школы, я не глотнул даже чаю, поэтому сейчас мне сильно хотелось пить. Наверное, не стоило по дороге дуреть вместе с одноклассниками, во время шуточной потасовки я совсем вспотел под курткой, и сейчас чувствовал, как рубашка прилипает к моей спине.

Белый шум совсем стих, и в квартире, помимо моего чуть слышного дыхания, раздавались только равномерные щелчки ботинок. Даже часы не тикали. В моей голове наконец появилась мысль, она была похожа на растягиваемую кем-то тугую пружину: «Это какой-то очень... очень... странный фильм». Я знал, что у взрослых свои понятия об интересном кино, но я не думал, что кто-нибудь будет в состоянии несколько минут смотреть, как какой-то персонаж пытается пересечь площадь.

Пытается... Сейчас я уже не считал, что он когда-нибудь достигнет ее конца. Может, под его ногами просто разворачивается один и тот же кусок площади, как на беговой дорожке. И он будет идти вечно, так и не добравшись до своей цели. Хотя, наверное, он просто умрет от жажды, прежде чем у него отнимутся ноги. Тут я понял, что этому человеку действительно хочется пить. Иногда мне казалось, что я слышу, как он с трудом сглатывает. Я наконец осознал, почему площадь так блестит — она блестит от царящего над ней беспощадного солнца.

Может, если человек наконец дойдет до конца площади, он сможет укрыться в тенечке и напиться прохладной воды? «Как хорошо... что я сам в тени... — подумал я отстраненно. — Что я в любой момент... могу глотнуть... воды». Но я не чувствовал, что нахожусь в тени — я чувствовал, что рубашка на спине и под мышками промокла от пота, а верхняя губа на вкус теперь казалась соленой. Я с усилием сглотнул, но во рту совсем не осталось слюны. Мои ноги одеревенели, и я не мог сделать ни шагу.

Человек продолжал свой путь, все также низко держа голову и я не мог увидеть его лицо. Хотя ракурс камеры все равно не позволил бы мне это сделать. На мгновение в мое сознание пробилась нелепая мысль, что мне жалко актера. Наверное, ему было очень тяжело на съемках. Я знал про существование дублей, но чувствовал, что здесь все снималось без перерывов. От первого кадра до последнего. Впрочем, я уже не думал, что этот фильм, состоящий, казалось бы, из одной невыразимо длинной сцены, когда-нибудь закончится.

Я бы все отдал за глоток воды. А еще мне хотелось стянуть с себя одежду и встать под душ, чтобы избавится от ощущения липкой пленки на всем теле. Ноги у меня гудели, будто от долгой ходьбы. Хотя это, наверное, из-за футбола, в который мы играли на физкультуре. Здорово мы сегодня побегали, но после школы я не чувствовал себя уставшим или даже вспотевшим. А вот сейчас, стоя перед телевизором, я ощущал, что умираю от жажды.

В комнате было очень темно, а в глазах у меня рябило от яркого света, льющегося с телевизора. Этот свет, казалось, выжигал мне глаза, они начинали слезиться. Я часто заморгал, и с моих ресниц на щеку скользнула влага. Очень медленно, почти обжигая мою потную кожу, слезинка стекла ниже, пока не оказалась в уголке моего рта. Я подцепил ее кончиком языка. Слеза была соленой, как и мое сознание, но она все же была водой. Однако ее было слишком мало, чтобы унять мою жажду. Сколько я ни старался, больше не смог выжать из себя ни единой, самой крошечной, слезинки.

Мои мысли снова вернулись к происходящему в телевизоре. Пока я отвлекся на собственную слезу, то не заметил, что камера приблизилась еще сильнее. Я почти мог различить запах пота и отчаяния, исходящего от мужчины. Тот не сдавался и продолжал идти вперед, как жестяная игрушка с бесконечным заводом. Но у меня такого завода не было, я не мог даже стоять, поэтому рухнул на колени, не отрывая взгляда от экрана. Я знал, что долго уже не выдержу и скоро упаду навзничь, и тогда палящее солнце сожжет меня до обугленных костей, пока в моем организме от воды не останется даже пара.

На мгновение мне показалось, что на экране вновь зазвучали статические помехи, но это только шорох подошв в моем сознании спутался в неразличимый шум. А потом камера стала медленно подниматься ввысь, и я вместе взмывал вместе с ней, к этому огромному раскаленному шару, который не видел, но чувствовал своей горячей макушкой. Прошла пара минут, прежде чем камера отодвинулась настолько, что я снова мог видеть колонны. Те были так же далеко, как и в первый раз. Несчастному никогда не достичь края площади...

А потом где-то далеко-далеко раздался свежий и громкий звук, который влился в мои уши, подобно ледяной воде. Это в дверном замке повернулся ключ. Родители звали меня по имени, удивлялись, почему в квартире потемки, а потом, шумные и пахнущие весельем, вошли в комнату, включив наконец свет.

У меня же перед глазами, наоборот, все потемнело. Я прикрыл глаза, и под веками заскакали разноцветные пятна — зеленые, фиолетовые, оранжевые. Потом я чувствовал на себе мамины холодные руки и папин встревоженный голос. Меня отвели в мою комнату, раздели и уложили в кровать. Через какое-то мгновение у меня в мокрой подмышке оказался хрупкий градусник. Еще через мгновение папа помог мне приподняться в кровати, а у моих растрескавшихся губ оказался твердый край стакана с благословенной водой.

Я провалялся в постели с температурой почти неделю. Родители рассказывали потом, что, вернувшись вечером из гостей, обнаружили меня на коленях в темной гостиной. Телевизор был выключен. Я спрашивал маму с папой несколько раз, на протяжении многих лет, но телевизор всегда был выключен. В тот день родители ушли на свадьбу своих близких друзей, они еще накануне предупреждали меня об этом, и даже оставили записку, но она была на кухне, а туда я после школы так и не заходил.

Потом я объяснял себе то происшествие очень просто. Я начал заболевать еще в школе, наверное, у меня еще накануне была повышена температура. К концу учебного дня я совсем разболелся — память тут же подкинула, что в тот день меня отпустили пораньше. Ну а потом все просто — перегревшийся от болезни мозг выдал такой вот бред наяву. Я был даже не уверен, был ли все это время включен телевизор. Возможно этот путь по соляной площади мне привиделся целиком и полностью — от начала до конца.

Лет пять назад я решил поискать про этот фильм с белой площадью в Интернете, полагая, что передо мной могло быть что-то из артхауса. Но я по ключевым словам я не нашел ни малейшего упоминания об этом фильме, что укрепило мои подозрения в том, что он был лишь выдумкой мальчишки с высокой температурой. К тому же, у меня были смутные представления о временных рамках той сцены. Мне казалось, что я стоял перед телевизором от силы минут десять, но, когда домой вернулись родители, было уже ближе к полуночи. Я бы и не вспомнил об этом давнем случае, если бы не пришел сегодня домой с работы в пустую квартиру. Жена пару дней назад уехала по работе в Германию, а телевизор — большая плазменная панель на стене — был включен. На экране была белая площадь, по которой шел человек в пальто. Я помнил, что в детстве фильм не был широкоформатным, но сейчас площадь простиралась на весь размер огромного дисплея. На кинопленке не было ни царапинки, все было ярко и четко, будто этот фильм сняли совсем недавно, используя самую современную камеру.

Но теперь отличались не только качество картинки и ее размер. На этот раз мне удалось дождаться того, чтобы человек выбрался с этой проклятой белоснежной площади, от которой у меня рябило в глазах. Хорошо, что я умею печатать, не глядя на клавиатуру. Пока человек пересекал площадь, я достал из сумки ноутбук, поставил его на стол и, склонившись над ним, напечатал всю эту историю, продолжая поверх него смотреть на экран телевизора. Мне до сих пор неизвестно название этого странного фильма, на каком канале он идет, отечественный он или зарубежный и вообще видит ли его сейчас кто-нибудь, помимо меня. Мне известно лишь одно: теперь я знаю, что ждало человека, когда он прошел между двумя ослепительно белыми колоннами. Его ждал город.

Город под выбеленным небом, которое венчало раскаленное солнце. Город с белыми домами и белыми мостовыми. Город, в котором не было ни единой души. Город с бесконечными соляными улицами, которые и не думали кончаться. Слепящий белый город, по которому эхом разносятся щелчки ботинок.

Мне ужасно хочется пить, язык почти превратился в сухую губку, а ноги мои дрожат от усталости. Я заканчиваю писать свою историю, потому что меня уже не слушаются пальцы. Если смогу, напишу, чем все закончилось. Ну а пока мне нужно досмотреть кино. До самых титров.