Для ВАС, РОДИТЕЛИ!(дети)

Для Вас, Родители!(дети)
27 мая 2017

ЧИТАЕМ СТРАШНЫЕ КНИЖКИ
======================
Помню, классе в первом-втором я жутко боялась портрета Владимира Высоцкого (что он делал в детской – ума не приложу). Дело в том, что он всегда «смотрел». Куда ни пойдешь, его взгляд направлен прямо на тебя. Это жутко, на самом деле. Особенно по ночам. Мы с сестрой закрасили ему глаза черным фломастером. Мы хотели как лучше, но стало только хуже. Особенно по ночам. В результате мы сдались и терпели его довольно долго – пока не переехали в другую квартиру.

Понятно, что это иррациональный страх, но от осознания он никуда не исчезает. Общее место всех эмоций – можно сколько угодно «понимать» их, но они от этого не перестают владеть нами, потому что они относительно автономны от мышления. Их задача – определить важность ситуации, и это происходит еще на доречевом уровне (до мышления). Все это очевидно и логично, когда касается страха, возникающего в объективных обстоятельствах угрозы. Но иррациональный страх, например, от чтения детской книжки – какой в этом смысл? И не лучше ли не бояться? Не читать тех чудесных книг, где есть место страшному?

Лада, ей 2,5 года, давно любит сутеевский рассказ «Кто сказал мяу?», но только сейчас стала бояться Пса, который рычит на Щенка. Чем ближе к нему, тем более напряженной становится ее поза, тем больше она удерживает внимание на других событиях книжки – рассматривает, расспрашивает, рассуждает. Только бы оттянуть страшный момент! Справиться с собой получается не всегда – иногда приходится переворачивать страницу и, пропуская страшное место, вступать в диалог с Пчелой. Которая, к слову, тоже стала пугать, потому что жалит.

Страх перед Псом или Пчелой не имеет под собой никаких реальных оснований – ни тот, ни другой не причиняли моей дочке вреда. Угроза воображаемая. Мне кажется, это ключевая мысль, приводящая к правильному вопросу: как справиться с воображаемой угрозой?

Иногда, теряясь, взрослые говорят что-нибудь вроде: «Это же не настоящий пес – он тебя не укусит. Не бойся его». То есть вроде как уделяют внимание детскому переживанию. Но в действительности, просто обесценивают его: «Твои чувства неправильные. Они безосновательны. Не чувствуй так». Поскольку чувства уже не важны, то и проживать их не нужно – достаточно отказаться от них, перестать испытывать.

Порой трудно заметить, что воображаемая здесь только ситуация, а чувство страха вполне реальное, поэтому отмахиваясь от детского чувства страха, обесценивая его, взрослый, как это ни парадоксально, игнорирует реальность, т.е. сам находится в воображаемой ситуации. Только не знает об этом, закрепляя детскую беспомощность и дезориентацию.

Как и многие дети, которым взрослые не мешают чувствовать, Лада интуитивно выбирает способы, которые помогают ей выдерживать напряжение и проживать страх.

Во-первых, она ругает Пса так, как будто он может ее услышать: «Но-но-но, Пес! Ты зачем рычишь на Щенка? Не надо на него рычать – он же маленький!» – и грозит ему пальчиком, как будто он может это увидеть.

Во-вторых, она жалеет Щенка: «Мне жалко Щенка. Бедный Щеночек, давай я тебя пожалею!»

В-третьих, она «лечит» Щенка: «Иди, я тебе помажу носик кремом. Сейчас перестанет болеть. Рраз! Больше не болит».

Все эти способы касаются контакта с угрожающим объектом или жертвой насилия – Щенком, с которым идентифицируется испуганная Лада. Конечно, контакт воображаемый – ну и что! Активная позиция защитника или заботливого помощника творит чудеса – дочка буквально преодолевает себя и, пусть в воображаемом мире, но все же учится сохранять себя, отстаивать и защищать.

Признавая реальность страха, мы различаем настоящую эмоцию и выдуманную опасность и показываем, как можно обращаться с ними: страх – осознавать и принимать, считаться с ним, а воображаемой угрозе отвечать в игровой ситуации – фантазировать, действовать понарошку.

Думаю, если бы я не постеснялась в семь лет сказать Высоцкому, что мне не нравится, как он на меня смотрит, то мы бы... как-то притерлись бы, что ли.

И глаза ему не пришлось бы закрашивать.

Ирина Рябкова