ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
1 мая в 12:40

С вечера позвонила знакомая, и, зная, что утром мы едем в деревню к родственникам, попросила подвезти гостившую у неё маму. На другой день Лидия Алексеевна, женщина лет шестидесяти, стояла с дочерью у подъезда в сером пальто и в голубом берете, который очень подходил к её глазам.

– Ой, извините, что напросилась, но дочка говорит, что вы не против.

– Всё хорошо, нам по пути, к тому же дорогу немного сократим, а на автобусе Вам четыре часа добираться.

– И то верно, – она сняла берет, поправила каштановые волосы, подстриженные под каре, – с вами-то быстрее.

Через два часа пути свернули на более короткий путь, а через полчаса показались перелески и холмы, дорога вела вдоль возвышенностей, местами покрытых скудной растительностью.

– Давно я этой дорогой не ездила, – сказала, как будто сама себе, наша пассажирка. – Раньше вот эта гора почти вся лысая была, а нынче деревья вон какие вымахали, – она вздохнула. – Эх, время, время, как всё меняется.

– Что меняется, тёть Лида?

– Да вот холмы и горы эти заросли уже, раньше тот склон голый был, камешки на нём мелкие, как молоточком кто их поразбивал. Так вот однажды скатилась я по этой насыпи, ободрала себе ноги и руки.

– Круто тут. Что же Вас заставило пойти туда?

Лидия Алексеевна, чувствуя мой интерес, ещё раз взглянув в сторону гор, рассказала свою историю.

Всю жизнь её семья жила в деревне, отец возил директора совхоза, а мама работала бухгалтером. Лида была в семье единственной дочкой. Её любили и лелеяли, прочили хорошее образование и жизнь в городе. Но всё сложилось иначе.

В девятом классе в Лиду влюбился Володька Филимонов, который был на год старше. Смешил её разными небылицами, провожая домой, – одному ему ведомо, откуда он их брал. Родители намекали Лиде, что парень из многодетной семьи. Ну что могут они дать старшему сыну в материальном плане?

Может поэтому Лида с осторожностью принимала ухаживания деревенского паренька, если бы не случай. Девчата и несколько мальчишек с их школы отправились на Пронькину гору, которая находилась в семи километрах от деревни, почему так называется, никто уже и не помнил. Лида тоже поехала с ними, хотя в тот день у неё был день рождения.

Уехали туда на велосипедах, и, взобравшись повыше, потянулась молодёжь по узенькой тропинке, стараясь не смотреть вниз. И вдруг кто-то вскрикнул, послышался шум камней, скатывающихся вниз, а вместе с ними, по склону, затягивало вниз и Лиду. Испуг в глазах, отчаяние и попытки ухватиться руками за сыпучий склон. На помощь кинулся Володька, сползая вниз за Лидой.

Володька Лиду вытащил каким-то чудом, сам ободрал до крови колени, руки и даже лицо. И уже когда Лида была наверху, а ему оставался ещё один рывок, – из его курточки посыпались голубые бусинки. И он кинулся за ними снова вниз по насыпи, как будто это было что-то самое драгоценное.

– Володька, не надо, – кричали ему. – Поднимайся.

А он, успев собрать несколько бусинок, выбрался на тропу. Первым делом убедился, что Лида без переломов; увидев её благодарность в глазах, разжал кулак. На ладони лежало несколько бусинок, остальные он достал из кармана, где на разорвавшейся нити оставалось ещё несколько штук. Бусы были простенькие, явно недорогие, но на них надо было скопить денег, которых в многодетной Володькиной семье не хватало.

– Ой, что это у тебя? – забыв про ободранные коленки, спросила Лида.

– Это был твой подарок, – упавшим голосом признался паренёк. – Подарить тебе хотел бусы, сегодня же у тебя день рождения, – сказал он и, отвернувшись, заплакал. Это были неслышные и почти невидимые слёзы или из-за испорченного подарка, или от радости, что всё обошлось и что они целы и невредимы с Лидой. Он целую неделю представлял, как подарит Лиде бусы, купленные на сэкономленные деньги, которые ему давали на буфет.

– Дай их мне! – сказала она. – Я соберу их на ниточку и буду носить.

Он молча протянул руку с оставшимися бусинками: – Я тебе другие куплю, только позже.

– Ничего не надо покупать, это самые красивые бусы, и если их не хватит, я буду носить, как браслетик, ведь мне никогда в жизни не дарили таких подарков.

Бусы она собрала – уменьшились они наполовину, остальные, видно, так и укатились по крутой насыпи.

Володька всё чаще стал провожать её домой, а родители всё чаще ворчать на дочку за дружбу с ним.

Перед армией он работал в совхозе, а Лида училась в городе, встречались они только по выходным. Должна была проводить его в армию, но опоздала, пока добралась до деревни, автобус с новобранцами уже ушёл. И тогда Лида села на скамейку и расплакалась. Странная это была дружба: ничего друг другу не обещали, даже не целовались. Лида к тому же ещё и от родителей упрёки слышала: – Получай образование и оставайся в городе, зачем тебе коровам хвосты крутить, и Володьку брось, голь перекатную.

И вот от нахлынувших чувств расплакалась она сейчас. «Что он может подумать, – размышляла она. – Решит, что родители не пустили, или я сама не захотела проводить».

Но через две недели получила Лида письмо, обратным адресом которого была воинская часть аж на Сахалине. Сердце радостно застучало, руки не слушались, когда аккуратно пыталась открыть конверт.

«Здравствуй, моя бусинка! – прочитала Лида и прижала листок к груди. Так он её никогда не называл, и от того стало необыкновенно легко и сладостно на душе. «Очень жаль, что мы не увиделись в день моего отъезда. Но я взял с собой школьную фотографию, на которой мы сфотографированы, когда ездили на спортивный слёт в район. Буду смотреть хотя бы на неё, вспоминать тебя и мечтать о встрече». Лида залпом прочитала Володькино письмо, потом уже медленно начала читать второй раз.

И так все два года она переписывалась с Володькой, который в каждом письме называл не только по имени, но и «бусинкой». И стала эта «бусинка» чем-то вроде их пароля что ли, связующим звеном между их походом на Пронькину гору и порвавшимися тогда бусами, когда он спасал её.

А когда с армии пришёл, то Лида призналась родителям, что никого больше не любит, кроме Володи Филимонова, и что ей всё равно, сколько у него братьев и сестёр. Свадьбу устроили Лидины родители, вздыхая, что жених гол как сокол. А через два года зять отплатил добром за то, что дочку доверили. Не было ему равных в совхозе как механику, с любой техникой ковырялся, доводя до ума, удивляя своей башковитостью начальство.

Даже если выпьет какой раз, то всё равно такой же добрый и покладистый: – Бусинка моя, прости, выпил я немного.

– Ладно-ладно, – ворчала Лида. – Сейчас проспишься и будешь снова отец-молодец.

Лидия Алексеевна, увидев, что показалась деревня, прослезилась. – Двое детей у нас с Володей. Только самого его уже три года как нет, столько лет ему было отпущено.

– И всё равно Вы счастливая, Лидия Алексеевна, – сказала я ей.

– Это правда, счастливая, прожила с ним, как у Христа за пазухой. И сейчас дня не бывает, чтобы его не вспомнить добрым словом, и внук младший сильно на него похож.

Мы подъехали к дому Лидии Алексеевны. Она вышла из машины, пальто было расстёгнуто, и лёгкий шарфик распахнулся, – под ним показались бусы голубого цвета.

– Это те самые, что Володя Вам на Пронькиной горе подарил? – спросила я.

– Нет, это другие, но тоже им подаренные. А те бусинки так и хранятся у меня в шкатулке.

Она приглашала нас на чай, но мы решили не задерживаться и поехали дальше, всю дорогу вспоминая рассказ Лидии Алексеевны, в котором было столько света и тепла, что на душе стало как-то радостно.

Татьяна Викторова