Журнал "Культурная Столица"

Журнал "Культурная Столица"
8 января 2016

Там, где Неелова – любовь!
8 января Народной артистке России Марине Нееловой исполняется 69 лет.
======================================
В ней все – любовь. С первой роли в «Современнике», на которую она попала случайно, – Валентины в знаменитой рощинской мелодраме «Валентин и Валентина». Режиссером этого спектакля был Валерий Фокин, партнером – Константин Райкин. Мужчины, влюбившиеся в нее на всю жизнь.
В ее актерской натуре эмоции перемешаны, как краски на холсте авангардиста. Детские капризные интонации соседствуют с недетской обжигающей страстью. Гримасы умиления сменяются страдальческой улыбкой. Мудрость и лукавство. Доверчивость и гнев. И все это – следы своих собственных поражений и слез, следы предательств и измен, всего того странного и негнущегося материала, из которого изготовлена женщина.Она скользит по жизни, как по воде, и грязь сплетен тут же смывается волной, бережно охраняющей ее тайны.

Марина Неёлова:
«Часто вспоминаю, как я первый раз попала в театр, мне было лет пять. Шел балет «Щелкунчик». Я вошла в зал, села в бархатное кресло, и передо мной открылась потрясающая картина, в которую я абсолютно верила. Балерины на тонких ножках на пуантах, в легких пачках выбегали на сцену. Весь зал смотрел на них с восторгом, сверху сыпались цветы. С балконов, отовсюду летели эти цветы, ими была засыпана вся сцена. «Боже, — думала я, — какая прекрасная жизнь! Вся в цветах!» Тогда я решила, что буду балериной. С утра до вечера что-то представляла перед зеркалом: красиво махала руками, надевала такие ботиночки без ранта, они были вместо пуантов.
Прошло много лет. Мы с театром поехали на гастроли в Америку. За 40 дней сыграли 40 спектаклей. Для репертуарного театра это очень трудно, а мы привезли всего два — «Три сестры» и «Крутой маршрут». 28 раз мы сыграли «Три сестры». 28 раз я, Маша, была покинута Гафтом, который изображал Вершинина, 28 раз умирала от любви. А публика — чисто американская, никаких наших эмигрантов. И на первых же фразах она вдруг начинает смеяться. Там, где российский зритель даже не улыбнулся бы, они гомерически хохочут.
Мы в недоумении: артисты — все в слезах давно, а американцы умирают от смеха. Потом нам объяснили: раз в программке написано «комедия», значит, надо смеяться. Вот зал и старается. Но постепенно наступила тишина, затем слышим — кто-то всхлипывает. А когда спектакль закончился — повисла страшная и очень длинная пауза.
Мы опять ничего понять не можем. Пауза — потому что они потрясены? Или это так ужасно, что они даже хлопать не хотят? И вдруг зал встал и на нас обрушился гром аплодисментов. И сверху, отовсюду посыпались цветы. Мы стояли с огромными охапками, а цветы все летели и летели. А я думала: «Боже мой, наконец-то я балерина!»

«Как-то мы с мамой шли по Васильевскому острову, мне было лет девять. В киоске продавали фотографии разных артистов. Тогда была такая мода — покупать фото артистов, а еще — меняться ими. Я этой страсти никогда в жизни подвержена не была, а тут вдруг ткнула пальцем и попросила: «Мама, купи». И ладно бы я выбрала артиста потрясающей красоты — Тихонова, Стриженова, Ларионова, Самойлова… Но я почему-то захотела купить Василия Меркурьева. Когда мама отворачивалась, я на него смотрела, прижимала к сердцу. До сих пор эта фотография у меня.
Пролетели годы. Я собралась поступать в театральный институт. Причем была в себе совершенно уверена, у меня был большой репертуар. Когда мама приводила меня на работу, оставляла там с кем-то, предупреждая : Не мешай никому! - то, возвращаясь, она всегда заставала одну и ту же картину. Вокруг — небольшая толпа, а я читаю стихи. Мама с ужасом спрашивала: «И давно она так?» — «Да часа полтора уже», — отвечали ей. Ну действительно — репертуар был большим. И потом, я так любила театр, что совершенно искренне полагала — а кто, если не я?
И вдруг в институте я обнаружила, что вокруг ходят красивые девочки. Высокие, стройные — с фигурами, глазами, волосами. А я рядом — такого общипанного, задрипанного вида. Я была худа, как штатив у микрофона. И никаких выдающихся мест у меня практически не было. Мне всегда говорили: «Ну хватит стоять на руках, встань на ноги». Ноги — как руки. Я заходила в лифт, но он этого не чувствовал и никуда не ехал. Приходилось подпрыгивать — лифт догадывался: «О, кто-то вошел» — и начинал двигаться.
Позже, когда познакомилась с Константином Райкиным, мы друг другу часто плакались в жилетку. Он показывал мне письма от «добрых» зрителей, они писали: «Вам не только на сцене — на улице показываться не стоит». Костя смотрел на меня и утешал: «Эти ноги, они у тебя так извиваются-извиваются… Не знаю, мне нравится». Я тоже говорила ему, что он прекрасен.
Но во время поступления такого товарища у меня не было. Совершенно неожиданно для себя я узнала, что на очередной тур надо прийти в купальном костюме. Пришла, ноги буквально заплела, чтобы они сошлись хотя бы. Вызывают по 10 человек. Мы стоим, а эти иезуиты внимательнейшим образом на нас смотрят: кто-то очки снимает, кто-то надевает. Рядом со мной — фигуристая красавица с глазами и ресницами. Как какое-то пособие: какими артисты быть должны, а какими не должны.Я стою — униженная и оскорбленная, даже не как лошадь, как ослик Пржевальского. И понимаю — комиссию надо брать чем-то невероятным, несусветным. Нам дают задание — изобразить, будто мы моем окна. Все моют маленькие окна — практически форточки. А у меня было та-акое окно — этой сцены не хватит, видимо, какая-то американская витрина. И я бегала из конца в конец и вытирала ее всем телом. Поскольку я перед комиссией все время мельтешила, они смотрели только на меня, туда-сюда головами крутили. Короче, этот тур я проскочила. И к какому педагогу, вы думаете, я поступила? К Василию Васильевичу Меркурьеву! Для меня он всегда оставался самым красивым человеком и самым блистательным актером».

Как-то в театре "Современник" раздался телефонный звонок. Звонила Фаина Георгиевна Раневская: она только что по телевизору посмотрела спектакль "Спешите делать добро" (1982). Волнуясь и от волнения еще больше заикаясь, великая актриса рассказала собеседнику, находившемуся на том конце провода, что она просто очарована Мариной Неёловой и хотела бы лично все это ей сказать. Ее внимательно выслушали, но телефона не дали. Что делать, раз в театре такие порядки. А может быть, собеседница Раневской просто подумала, что ее кто-то разыгрывает голосом Раневской. Однако восхищение Раневской обещали передать Марине Неёловой.
Неёлова нашла ее сама. Позвонила. Раневская пригласила молодую актрису к себе в гости. С этого момента началась их дружба...
«Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно», – заметила как-то Раневская. Когда молоденькая Неёлова переступила порог Фуфиной [так звали Раневскую близкие] квартиры, она с изумлением воскликнула: «Я знала, что вы бедная. Но чтобы настолько…». Это, конечно, не значит, что Раневская и в самом деле нуждалась. Народная артистка СССР, любимица публики и вождей (от Сталина до Брежнева), она имела положенное ей по рангу: элитное жилье, роскошные кремлевские пайки, «Кремлевку» и т.д. Но престижная квартира на Котельнической оказалась неудобной и шумной. Деликатесы стали недоступными из-за диабета. А «Кремлевка», хоть и поддерживала силы актрисы, но и раздражала ее своей чванной номенклатурной публикой, духом вечного «блата»...
Летом 1984 года худенькая девушка-подросток, в которой очень трудно можно было узнать Марину Неёлову, стояла в саду "Аквариум" возле Театра имени Моссовета и, не обращая внимания ни на кого, плакала навзрыд. Стоящая рядом Галина Волчек как могла успокаивала, говорила о том, что Раневская долго и тяжело болела, что она, в конце концов, уже очень старенькая. Неёлова и сама все прекрасно знала и понимала, но не могла смириться с тем, что пришла в театр попрощаться с Фаиной Георгиевной. Что больше никогда в жизни не услышит чисто раневское "М-мариночка".

«Почему хорошо выгляжу? Наверное, потому, что я очень добрый человек. Честно говоря, редко смотрюсь в зеркало — только когда прихожу на спектакль и сажусь в гримерке. А что касается радости жизни: она в каждой минуте, в способности воспринимать ее такой, какая она есть, и радоваться тому, что она такая. Есть радость от того, что утром иду на репетицию, а вечером играю в спектакле.
Счастье — это когда ты читаешь интересную книгу, знаешь, что тебя ждет интересная работа, рядом с тобой сидит твой ребенок, на траве резвится твоя любимая собака, а вечером вся семья соединяется, садится за одним столом и все болтают и рассказывают друг другу о том, как прошел день. По крайней мере, иногда я думаю, что счастье именно в этом».
*
«Я бы хотела избежать вопросов, на которые не знаю ответа. Если же этот вопрос решать на очень узкой территории нашей профессии, то, конечно, я бы хотела избежать плохих ролей, неудач, провалов, но ведь так не бывает, что говорить об этом! Я бы хотела обладать в достаточной степени тем чувством юмора, которое помогает посмотреть на какую-то ситуацию через его призму, — улыбнуться, а не заплакать, и перепрыгнуть через лужу, которая только что казалась морем. Я уверена, что человек должен пройти через разные испытания, чтобы познать полноту жизни. Потому что только через огорчения приходит к нам истинное счастье, а ощутив потери, мы понимаем, что такое обретения.
Говорят, что способность сомневаться — хорошее качество для актрисы, но чувство постоянного сомнения изводит меня, почти никогда не давая полной свободы. Кто-то сказал: «Нужно прожить много лет, чтобы почувствовать себя молодым». По-моему, это очень точная формулировка. Может быть, это прозвучит чуть парадоксально, но чем больше я узнаю о своей профессии, тем меньше я о ней знаю и тем меньше я умею. Учась в институте, я не сомневалась, что могу всё. Теперь я почти не сомневаюсь в том, что не могу ничего, кроме того, что уже сделала. Мне бы хотелось испытать такое состояние, которого я в себе не знала раньше, мне бы хотелось самой удивиться».

— Марина, почему ты не хочешь, чтобы я задал тебе несколько вопросов про твою жизнь? - спросил Юрий Рост.
— А потому, Юра, что для меня это почти то же самое, что вместе со зрителями пройти через подъезд, потом в пальто отправляться сквозь сцену, а потом появиться в роли. Занавес в театре был придуман не зря. Он охраняет тайну. И мне кажется уместным эту тайну сохранить.
https://vk.com/kstolica