Елена

Елена
31 мая 2022

Да будут незабвенны ваши имена.

Их было всего одиннадцать человек. Девять — жены. Две — невесты. Почти все оставили детей, детей с собой брать было нельзя. Ещё семь женщин были с ними, матери и сестры прочих бунтовщиков. Крошечный отряд нежных женщин. Конечно, слишком велик контраст, невероятна пропасть между паркетом бального зала и сибирской ледяной пустыней. От муслинового платья до тулупа. От роскоши, в которой росли генеральские дочери, аристократки самой высокой ступени, княгини, баронессы — до ледяной воды из колодца, темной избы, печи, топить которую пришлось каждый день.

Именно это и сбивает с толку. Многие, умом не сверкающие люди, думают, что вот это — подвиг и есть. Променять торты на чёрный хлеб. Но... нет. Это подвигом не было и никто и никогда добровольную аскезу подвигом не считал. Чтобы понять, почему так сильно почитают этих женщин, из которых только пять вернулись обратно вместе с мужьями, трое вдовами, а трое навсегда остались в Сибирской земле, нужно все-таки повернуться к ним лицом и, хотя бы немного понять: а в каком мире они жили на самом деле.

Нет, это был не мир пиров, балов, роскоши, танцев и смеха. Так же, как любой российский подданный они детьми пережили Отечественную войну, хоронили своих отцов, братьев и друзей. Большинство из них имели прекрасное образование, подолгу бывали за границей, и общий дух вольнодумия, которым щеголяли, к примеру, Пушкин и Грибоедов, точно так же был знаком и осознание власти — как тяжелой, беспощадной машины, у них были ничуть не меньше, чем у их мужей. И значение слова «преступник» они тоже хорошо знали. А уж «государственный преступник» — тем более. Нам сейчас оценить масштаб ужаса, каким веяло тогда от этого обвинения практически невозможно. Ведь тогда государство — это царь. Один человек — целое государство, без ограничений, препятствий, лишь здравый смысл и чистый разум могли как-то смягчать его решения. Но и это не все! Царь был не человеком. А проводником божьей воли. Посягнуть на царя было равносильно пойти против Бога. И первым подвигом этих женщин было то, что они, пусть не так эффектно как их мужья, без истерики и манифестов — пошли против власти. Не за красивую идею, ни ради почестей и дифирамбов, они поддержали УЖЕ проигравшую оппозицию. И не тихими салонными разговорами, не проникновенными стихами, нет! Они добровольно приняли на себя статус «государственный преступник» и пошли в Сибирь. В ссылку.

К слову, Николая I никогда не любили. Ни при жизни его, ни после смерти. Во всей исторической науке, ну может пару добрых слов о нем сказали. Ну что говорить, правление его началось с публичной казни тех, кого считали цветом нации. «Немного царствовал, но много начудесил. Сто двадцать душ в Сибирь сослал, да пятерых повесил». Однако, если взять себе труд подумать, гуманнее, чем повёл себя Николай в этой жуткой ситуации, сложно было уже что-то придумать. Николай не стал карать семьи изменников. Вообще. Вспомним «лучшего из людей» и выкошенные семьи. Неизвестно даже за какие грехи. А вот Николай, случайный такой самодержец, специальным указом разрешил развод с государственными преступниками. Да, светская власть разрешила отменить церковное таинство. Ведь жены не были в ответе. И дети — тоже. Им сохраняли титулы, положение, имущество. Власть не собиралась их наказывать. На самом деле, женатых декабристов было всего двадцать три человека. Несколько женщин, кто под давлением семьи, кто по другим причинам расторгли брак. Ещё несколько остались воспитывать детей. И тут маленькая ремарка — остались по категорическому требованию мужей. И лично я считаю, что с мужьями им повезло куда как больше, чем прочим... Ведь любить, почитать и заботиться... это вот оно... Вели переписку, растили детей. Но больше не увиделись ни разу. Справедливо? Честно? Подвиг? Нет. Это просто семья, просто такая жизнь...

Остальные же — поехали. Нет, это было не просто. Вы думаете, Николай был дураком и не понимал, что это вполне себе марш протеста? Пусть из соображений любви, верности, чего угодно. Но это подножка самодержцу, опора его врагов. И рафинированные аристократки совершили фактическое самоубийство. Их лишили всего: дворянства, титула, имущества. И даже детей лишили. А самое страшное — лишили будущего детей, которые родятся в Сибири. Их положение с момента рождения — крестьяне. Вот так. Но они поехали... Научились рубить дрова. Готовить еду. Обустроили быт. Подвиг? Двести лет назад в Сибири — да, подвиг. Особенно, если нет никакой уверенности в том, что это поможет. Особенно, если твоё содержание определяет государство и ты отчитываешься за каждую копейку. Особенно, если вместо блестящего офицера, каким был твой муж — каторжанин в кандалах, и можешь только посмотреть на него. Особенно, когда у тебя нет обратного пути. Либо вернёшься с мужем, либо вернёшься вдовой. Либо вообще не вернёшься...

Почти все декабристы в итоге прожили очень долгую жизнь. Пережили рудники, пережили Читу, много чего пережили. И не только молитвами их жён, да горячим супом. Но и ежедневными их хлопотами о смягчении наказания. Да, именно женщины, напрягая все силы и связи, добились. Рудники заменили земляные работы, потом литейный завод. Сняли кандалы. В 1831 году разрешили семейные камеры. Потом не каторга, а ссылка, совсем другой коленкор. И все это — заслуга их жён. Мало кто из современных правозащитников может таких результатов добиться.

Но, даже этого мало. Ведь всем «политическим» запрещена была переписка. Чтение книг, общение, любая возможность оставаться частью мыслящего мира была закрыта для них. И эту телегу тоже на себя взвалили их жены. Причём переписок пришлось вести две: легальную, которую полностью читала цензура и тайную, только для адресата. Писали не только за своих мужей, но и за тех, кому было от кого получать письма. Между прочим, знаменитое «во глубине сибирских руд» в эти самые «руды» доставила одна из декабристок: Александра Муравьева. Вот так... И ещё послание к Ивану Пущину привезла, лицейскому другу известного поэта. А сама она легла в сибирскую землю.

Но даже это — не все и не самое главное. Главное, что они нашли в себе сил заботиться не только о своих мужьях. Они ещё учили и воспитывали местных детей. Своих учили, так отчего соседским то не помочь? Да, в ссылке родилось много детишек. Одна только Прасковья Анненкова рожала восемнадцать раз! Правда, выжило только семеро из них. А Трубецким вовсе чудо случилось... в благополучной столице детей у пары не было. А в Сибири, среди всей этой жути и тоски — семеро! Четыре сына и три дочери. Чудо? Да кто ж знает...

Женщин могли отлучить от титулов и положения, но вытравить из них образование, манеры, ум — нет, невозможно это. И они щедро делились этим с соседями. Учили читать, писать. История, география, пение. Даже танцам учили, вот представьте. Да бог с этим! Медициной занимались! Благодаря им этот глухой край уже не был диким. Никакой миссионер никогда не нёс столько конкретного и очень ценного. Вдумайтесь... всего одиннадцать женщин! И перевернули весь уклад тех мест. Эти женщины даже церквей построили чуть ли не больше, чем сама церковь.

А ещё (и это уж выше всякого мужества): завели салоны в Иркутске. Да, это было сильно позже. Когда каторгу заменили ссылкой, когда им разрешили поселиться в Иркутске, когда домами обзавелись... но именно они: княгини Трубецкая и Волконская стали тем самым источником настоящей культуры. Именно столичные аристократки положили начало тому, что потом назовут сибирской интеллигенцией. В их дома приходили погреться душой, они и светом и теплом были для всего города. В Кургане Нарышкиных называют истинными благодетелями края, рыдая провожают на Кавказ, война — единственный путь домой.

О каждой их них можно писать книгу. Но, написали только о любви Полины Гёбль и Ивана Анненкова. Сам Дюма-отец написал. А в России сняли фильм о звезде пленительного счастья. И если говорить о подвигах и мужестве... блестящий кавалергард, богатейший наследник, дерзкий и неуемный Иван потерял всякое мужество и надежду ещё в Петропавловской крепости и едва не покончил с собой, чудом спасли. А Полина... по льду Невы она пришла в эту крепость, и одному богу известно, чего стоило ей вымолить о свидании. Она думала только о жизни, и ни разу её не подвела вера в любовь.

Их помнят в Сибири. В Чите, Томске, Тобольске, Иркутске. Они были тем светом, что рассек зимнюю ночь, тем мостом, что протянулся из Европы за Байкал. Их память чтят, ведь то, что эти маленькие женщины сотворили, это даже не подвиг, не подвижничество, а настоящая сила и мощь, дремавшая под тонкой кожей каторжанских фей.

В Иркутске Марии Волконской поставили памятник: молодая женщина со свечами, укреплёнными в подсвечник, приглашает в свой дом. У них не было тут дома. Но они построили его, укрывая свою любовь и свою семью. Они сами как свечи тихо горели во мраке горя и безысходности, но не сгорели, а только сильнее стали, закалили и себя и всех, кто был рядом. В этом и есть их главный подвиг. И прежде, чем плевать ядом в их адрес, просто дайте себе честный ответ: а смог бы я так же?