Максим

Максим Максимов
8 июня в 02:33

Репетиторский класс.
Кирилл Малинин.
Мне было тогда всего лишь двенадцать лет, когда началась революция. Конечно, отчета во всем, что тогда происходило, я себе отдать не мог, я не сознавал как следует, что это было. Помню, что в феврале, какого числа, точно не знаю, у нас в гимназии уроки до конца не дошли и всех распустили по домам. У старшеклассников настроение было поднятое, все были чем-то возбуждены, и я чувствовал, что творится что-то очень важное. Домой я возвращался по Тверскому бульвару. Было какое-то жуткое затишье. Все люди говорили вполголоса, это было похоже на жужжание пчел. При виде жандармов все моментально смолкали и, как только те проходили, снова начинали о чем-то оживленно говорить. Что было дальше, я уже себе смутно представляю. Помню только, что по улицам ходили большие толпы, пели Марсельезу, у всех на груди были красные банты, и у меня тоже. Через несколько дней мы уехали в деревню, и там я уже жил самой обыкновенной жизнью. В конце лета приехал отец и привез много новостей. Старшие говорили о Керенском и Временном правительстве, но меня это мало касалось, я проводил целые дни в лесу, ловил рыбу или играл с деревенскими ребятишками, среди которых у меня было много товарищей.

В сентябре нужно было ехать в Москву, потому что начинались занятия. Занимались мы только один месяц, в октябре началось большевистское выступление, и занятия прекратились. Это был какой-то ад. Но этот ад был мне интересен, я впервые услышал стрельбу из орудий, собирал пули, осколки от снарядов. Я был еще мал и не задумывался над тем, что это ведь брат убивает брата, и что это льются потоки родной русской крови. Так как в гимназии не было занятий, мы уехали в деревню, потому что там было спокойней. Но недолго продолжалось это спокойствие. Большевики стали выгонять и грабить всех помещиков, начались ужасные погромы. Пришли и к нам и приказали оставить имение в течение двух часов. Это всех так поразило, что в первый момент никто ничего не понимал, никто не мог поверить этому. И пришлось оставить свое родное гнездо, в котором протекло все мое раннее детство. Очень горько и тяжело было тогда у меня на душе. С этого дня начались несчастья в нашей семье. Большевики разбили нам жизнь, и не только нам, а очень многим. Через несколько дней после нашего приезда в Москву я очень серьезно заболел и пролежал полгода в постели. После этой болезни мне нужно было ехать на юг в теплый климат. Решили ехать также мой брат и две сестры, они надеялись получить в Харькове службу и там жить, потому что в Москве начался сильный голод. Отец мой работал на эпидемии сыпного тифа. Он заболел, и поэтому не мог с нами ехать.

В Харькове мы прожили целое лето 1918 года. Жили в скверных условиях. Брату и сестрам приходилось очень много работать. Они служили простыми рабочими в 18 верстах от Харькова, на хуторе. Когда пришли белые, брат пошел добровольцем, а я, мама и сестры поехали в Феодосию к дяде.