Его рубашка
Аня живет в Москве. У Ани желтоглазый кот, работа с девяти до пяти и две пересадки на метро, маленькая студия — даже парк из окна видно, «своя» кафешка на Чистых прудах, где играют на пианино, подружки, мама, у мамы — дача… Словом, у Ани обычная жизнь. И даже неплохая. Мама здорова, кот приучен к лотку и воспитан не драть обои, зарплата — хорошая, подружки — такие, что и в огонь, и в воду, официантка в «кафешке» кивает: «Как всегда?»
Аня живет в Москве. Это очень далеко от войны. Анины подружки знают, что в случае чего вроде бы надо укрыться в метро, время от времени переводят деньги на сбор для наших ребят («потому что наши»), читают «телегу»* по диагонали, не успевая следить за новостями. Война идет где-то там.
Но Аня знает, что война ближе, чем думают подружки. Аня знает, за что мы воюем и почему это важно. Она не говорит об этом в офисе, никого не переубеждает, просто держит знание в своем сердце. Тихая, неконфликтная девочка из Москвы, сердце которой сейчас там, на передовой.
***
Это было, кажется, так недавно. Или — ужасно давно? Он уехал, и неяркое московское солнце на миг вышло из-за туч, высветило золотым русые волосы ее героя. Камуфляж, небольшой, но плотно набитый рюкзак, ботинки на шнурках.
Это было, кажется, так давно. Или совсем недавно? Они познакомились на какой-то вечеринке. Светлоглазый юноша говорил об Айвазовском — об изумрудных волнах, золотых бликах, переходах цвета. Говорил о том, что искусство вечно, а русская школа — одна из величайших на свете. Андеркат, приталенная рубашка, узкие джинсы… И все же что-то отличало его от модной молодежи, собравшейся в тот вечер. Возможно, убежденность, с которой он говорил о русской культуре. Тихая, молчаливая Аня вдруг вступила в разговор.
Разговор продолжился далеко за полночь. Они стояли на балконе и всё говорили, говорили, говорили, говорили, узнавали друг друга. Много еще было таких разговоров — обо всем. Они встречались то в музеях, то в парках, в ресторанах, на показах фильмов, говорили, говорили, говорили… И как-то само собой случилось, что зубная щетка Андрея поселилась в ванной у Ани, а его рубашка заняла место в ее шкафу. Его рубашка.
Они планировали пожениться через год. Неторопливо выбрать платье, ресторан, взять «двушку» в ипотеку. Дети, конечно, тоже будут — двое, мальчик и девочка, а лучше — чтобы близнецы.
Потом пришла повестка.
— Что будешь делать? — спросила Аня. У нее уже была пара знакомых, живущих по чужим квартирам и спешно заказывающих билеты.
— Не понял? — взгляд Андрея стал жестким, глаза потемнели.
— С этим, — дрожащими пальцами девушка взяла повестку со стола.
— А что можно делать? Меня позвали — и я иду. Какие еще варианты? Там гибнут ЛЮДИ, — последние слова Андрей выделил особенно. — Женщины и дети, мужчины, старики. По ним уже восемь лет стреляют. Ты понимаешь? Восемь лет обстрелов, подвалы, кровь, страх. Нацистские ублюдки, которые убивают своих же. Представь, если бы это ты не знала, кто идет в камуфляже тебе навстречу и наступит ли завтрашний день?
Это было ужасно давно. Русые волосы на полу в парикмахерской, вместо анорака — ёжик, вместо узких джинсов — камуфляж. В рюкзаке — лекарства, стельки, термобельё. В стаканчике в ванной — только одна зубная щетка. Уходя, он целовал ее в припухшие веки. Сердце будто вырвали.
Но Андрей знал, зачем он туда идет, и за что будет воевать. И Аня узнала.
***
По утрам она берет свою одинокую щетку. Чистит зубы. Наносит тоник. Сыворотка, крем, масло для волос. Сегодня выходной. Можно выпить кофе, не торопясь. Она читает новости… И вдруг замирает. Видеосюжет — родное лицо, светлые глаза, короткий ёжик, камуфляж. Он не захватил вражеского шпиона, не прорвал линию обороны, не награжден орденом или медалью. Но он делает то, что должен. Честно и добросовестно выполняет работу, которую дала ему Родина. И если Родина потребует больше — сделает все, что сможет. У него пока нет звания Героя, но он — один из тысяч героев, которые пошли по зову своей страны. Ее герой.
— За что вы сражаетесь? — спрашивает корреспондент.
— За жизнь, — твердо отвечает Андрей. — За мир.
За считанные месяцы его мир изменился. Он совсем не такой, каким был раньше. Мир разделился на «до» и «после». В его мире больше нет пересадок на кольцевой, кофе с собой, модной стрижки, французской рубашки. Там не говорят о художниках, лишь обмолвятся о «музыкантах»* — с уважением. Здесь всё совсем по-другому. Идет битва — не за последний айфон или билет на «Щелкунчика» в Большом, идет битва за мирное небо над головой. За жизнь. И не важно, кем ты был до, что ты делал, чего страшился и о чем мечтал. Важно, кто ты есть сейчас. И парни, которые прибыли сюда — такие, как Андрей, многие-многие жители больших и маленьких городов, оставившие привычный уютный мирок, чтобы сражаться за свою страну, — знают это. Они — настоящие герои вне зависимости от наград.
Аня смотрит на изумрудную зелень парка и город, лежащий за этим зелёным морем, улыбается городу и миру. Кот щурится на подоконнике. Девушка отставляет чашку и грациозно, будто танцуя, подходит к платяному шкафу. У Ани много красивых платьев, но сегодня выходной, потому она игнорирует свои наряды. Вместо шёлка и ситца Аня выбирает висящую на плечиках мужскую рубашку. Осторожно снимая плечики с вешалки, подносит рубашку к лицу, зарывается в ткань, втягивая носом запах…
Она вспоминает день, когда впервые надела эту рубашку. Вернее, не так: это Андрей набросил свою рубашку на Анины обнажённые плечи, когда они только въехали в эту студию, и поздней ночью решили выйти на лоджию, чтобы любоваться светом фонарей, пробивающихся сквозь листву. На короткое мгновение ей становится грустно — его нет уже так долго. Кажется, это было совсем недавно. И кажется — ужасно давно. Вот и сейчас, его нет рядом, он пока очень далеко, но она ждёт…
В этой рубашке, в ощутимой только ей самой ауре их аромата она чувствует себя в полной безопасности. Иногда Аня ходит в ней целый день, если не нужно никуда идти. Иногда — надевает вечером, придя с работы, или даже просто набрасывает на плечи, когда становится не по себе, когда холодной змеёй подкрадывается страх.
Он знал, что так будет — он вообще, кажется, всё знает, всё может предусмотреть. Когда они расставались, он сказал ей:
— Если тебе будет грустно, надевай мою рубашку.
Андрей не объяснил, зачем это надо, но она послушала его. И первый раз набросила её на свои плечи через несколько дней — после выпуска новостей.
Она смотрит каждый выпуск новостей, но больше не боится. Почему? Потому, что верит. Потому, что надеется. И потому, что любит.
Больше жизни любит того, кто набросил на её плечи эту рубашку.
Надеется, что их разлука не будет долгой — и теперь каждая сводка новостей говорит ей об этом.
Верит, что с ним ничего не случится. И знает, что он вернётся к ней — потому, что любит. Эта любовь хранит их в самых страшных испытаниях. Эта любовь делает его непобедимым. Невидимой рукой их любовь отводит от него пули и осколки, слепит глаза снайперов и заставляет снаряды пролетать мимо, не причиняя вреда.
Потому, что сильнее смерти любовь, и тот аромат, в который она закутывается, как в одеяло, и который он там, на Донбассе, тайком вдыхает, прикладывая к губам её шарфик, повязанный на вокзале в момент расставания, — это запах их любви. Их будущего. И сама Смерть робеет, ощутив этот еле уловимый запах…
Он вернётся. Уже скоро. Она знает это.
Этот мир уже никогда не будет прежним, но он вернется, и они построят его заново. И будет платье, будет торт, «двушка» у парка, будут двое детей — мальчик и девочка, а лучше — чтобы близнецы.
Олег Рой
войдите, используя
или форму авторизации