Надежда

Надежда
12 февраля в 12:46

История о моём брате.
Не навреди.

Главным принципом этики Гиппократа всегда считали "non nocere" - не навреди.

Моему старшему брату Владимиру было всего 48 лет, когда зимой 2000 года с ним случился инсульт. По словам его жены, утром он уехал на своём грузовике в дом, который он купил в пригороде. Примерно в три часа дня внезапно ощутил сильную головную боль, в глазах потемнело. Он понимал: с ним что-то серьёзно не так, но решил самостоятельно вернуться домой в город, хотя расстояние составляло не менее двадцати километров - целая вечность в его состоянии.

Нетвёрдыми шагами дошел до машины, преодолевая слабость в ногах и руках, с трудом сел за руль, осторожно тронулся с места. Его путь оказался настоящим испытанием. Осознавая своё плохое самочувствие, ехал медленно по крайней правой полосе движения. Володя, опытный водитель, мужчина, всегда державший ситуацию под контролем, оказался в заложниках своего тела.

Однако его манеру вождения другие водители воспринимали иначе: кто-то обгонял его с недоумением, кто-то крутил пальцем у виска, считая, что водитель пьян. Всё это он вспоминал уже дома, когда с большим усилием добрался до своего подъезда. Жена и дочь заметили необычность в его поведении и речи. Дочь шёпотом обратилась к матери: «Мама, папа что, пьян? Почему он говорит невнятно?» Почувствовав себя хуже, Володя прилёг на кровать, но тут же его голова как будто разорвалась новой волной боли. Срочно вызвали скорую помощь.

Дальше события разворачивались по непредсказуемому сценарию. Как могли знать обычные люди вроде нас, почему его, с жалобами на головную боль повезли в инфекционную больницу? Вероятно, врачи посчитали это лучшим решением на тот момент. Несколько дней он провёл там под наблюдением. После обследования диагноз «Менингит» исключили и выписали его домой. Однако уже на следующий день резкая головная боль вернулась — настолько сильная и мучительная, что Володя практически перестал говорить. Прибывшая снова скорая помощь отправила его уже в реанимацию неврологического отделения с подозрением на инсульт. Его состояние оказалось крайне тяжёлым — острое нарушение мозгового кровообращения.

Владимир был известен в городе как один из первых успешных предпринимателей. Его жена изо всех сил старалась окружить его вниманием со стороны персонала больницы, «благодарила» медсестёр и санитарок деньгами. Я пыталась приблизиться к заведующей отделением, предлагая оплату любых лекарств. Но её ответ был строгим и неизменным: «Мы лечим всех одинаково, без исключений». И, возможно, она была права — мы видели окружавших брата обездвиженных пациентов и испытывали неподдающееся описанию отчаяние.

Моё второе "я" всегда борется до последнего.
В те дни я вспомнила историю, больше похожую на притчу, рассказанную коллегой. У его друга-моряка однажды произошёл страшный случай: во время шторма его смыло за борт корабля. Казалось, спасение было невозможно, никто уже не рассчитывал найти его живым. Но сам он вспоминал, что посреди бушующих волн стал молиться— громко, не переставая звать Бога. Чудесным образом его спасли. Этот случай настолько изменил его жизнь, что после рейса он оставил море, принял духовный сан и стал священником деревенской церкви неподалёку от нашего городка, под именем Агафангел. Его проповеди привлекали множество людей из разных уголков края.

Так судьба свела меня с этим человеком, когда наш семейный мир пошатнулся из-за трагедии с братом, я обратилась к отцу Агафангелу за помощью. Без лишних слов он согласился помочь. Мы вместе отправились в больницу на его стареньком «Москвиче». Батюшка облачился в богослужебное одеяние прямо поверх повседневной одежды. В больницу мы вошли без лишних преград, прошли в палату брата. Сейчас уже не помню детали: кто встречался нам по пути или как удалось провести священника в палату брата. Единственное, что запомнилось тогда — это реакция заведующей позже, когда она узнала о случившемся.

Я с женой Владимира стояла у стены, едва удерживаясь на ногах от эмоций — слёзы надежды текли беспрерывно. Агафангел стал читать молитвы у изголовья брата. После завершения обряда Володя впервые за несколько дней уснул спокойно. На следующий день священник снова приехал и продолжил молиться за него. Десять дней брат балансировал между жизнью и смертью. Все эти дни мы, вся семья, молились Господу о его спасении. И наши молитвы были услышаны — Володя выжил и вскоре был переведён в общую палату. После этого заведующая отделением заявила мне категорически, что визиты священника больше не допускаются, под предлогом того, что другие пациенты, вдохновленные его посещениями, начали просить о том же, а это неприемлемо, по её мнению, противоречит правилам.

Но наше облегчение сменилось новым ужасом: медицинский персонал уложил брата на больничную койку так, что его парализованная правая сторона оказалась прижата к горячей, палящей батарее отопления. Из-за нарушения чувствительности в этой части тела он не мог почувствовать ожогов. Его кожа плавилась, словно под огнём, до глубоких повреждений. Как можно было допустить такое? Неужели врачи и медсёстры не знали о нарушении передачи болевых сигналов у пациента?

Я была вне себя от ярости. В эмоциональном порыве даже назвала лечащего врача «фашисткой». После этого обратилась в городской департамент здравоохранения с требованием разобраться и уволить заведующую неврологическим отделением за вопиющую халатность. Через некоторое время меня пригласил на разговор главный врач больницы. Он извинился, объяснил ситуацию как «упущение» и многократно просил не подавать заявление, чтобы не доводить дело до серьёзных последствий для заведующей.

И где же в этих действиях пресловутая клятва Гиппократа, которая обещает «воздерживаться от причинения вреда и несправедливости»? Один только факт халатности способен перечеркнуть все громкие слова о высоких медицинских идеалах. Однако, я пришла к выводу, что добросовестное исполнение обязанностей должно быть не результатом клятв или торжественных обещаний, а внутренним принципом каждого специалиста. И здесь вина заведующей была совершенно очевидной.


Несмотря на своё возмущение, я не стала добиваться её наказания до конца. Вероятно, сыграли роль мои личные отношения с главным врачом больницы, которого я уважала за порядочность. Возможно, меня беспокоило, что из-за «топорной работы» этой врачихи он сам мог пострадать как её руководитель.

Первый вызов скорой помощи тоже не обошёлся без ошибок. Медики не смогли вовремя распознать признаки инсульта у моего брата, из-за чего было упущено драгоценное время для назначения правильного лечения. Затем в больнице, из-за ожогов, которые мой брат получил там же по халатности персонала, стала невозможной процедура иглоукалывания для восстановления парализованных частей тела. Всё это только усугубляло его состояние.

Раны на ожоговых участках заживали долго, оставляя рубцы не только на теле брата, но и в душе всей нашей семьи. Но мой брат оказался сильным человеком. После выписки он смог найти в себе силы: вышел на работу вахтёром, упорно занимался физическими упражнениями и принципиально передвигался без трости, хоть и прихрамывал.

До момента смерти он неизменно посещал церковные службы, ведь вера играла важную роль в его жизни, давая ему опору. Однако здоровье ухудшилось. В апреле 2007 года, когда состояние стало критическим, его жена пригласила священника из городской церкви. В свой последний день он был соборован, исповедан и причащён у себя дома, окружённый атмосферой умиротворения и молитвы. Такой уход стал своеобразным утешением после всех трудностей, которые ему довелось пережить.