Я не стала делиться своей квартирой - с какой стати
- Лена! Как ты могла так со мной поступить? С родной сестрой!
Я стояла посреди бабушкиной кухни, теперь уже моей кухни, и смотрела на старый чайник с облупившейся эмалью. Из него бабуля всегда наливала мне чай с малиновым вареньем, когда я приходила к ней после работы.
А я каждый день приходила. Семь лет подряд.
- Марина, я ничего не делала, - ответила я. - Это бабушка так решила...
- Не ври мне! - кричала сестра. - Ты ее облапошила! Ты специально втерлась в доверие, пока я тут, в Питере, детей растила!
«Облапошила», «втерлась» - мне было больно это слышать. Я села на табуретку, потому что ноги вдруг стали отказывать.
Все началось три дня назад, когда нотариус зачитал завещание. Бабушка Вера оставила мне свою двухкомнатную квартиру на Таганке. Всю целиком. А Марине - только старинную брошь и несколько фотоальбомов.
Я видела, как у сестры вытянулось лицо, и она побледнела. Она ничего не сказала тогда, просто молча встала и вышла.
Три дня тишина в квартире казалась звенящей. Я автоматически мыла полы, протирала пыль с полок. Мозг отказывался мириться с несправедливостью обвинений, цеплялся за детали. Почему «облагодетельствовала» бабушка именно меня? Мы с Мариной были для неё равно любимы. Что-то было упущено.
На следующее утро, убираясь в бабушкином комоде, я наткнулась на плотную картонную папку. Внутри — не аккуратные документы, а какая-то мешанина: фотокопии квитанций, вырванные из блокнота листки, открытка. Я высыпала всё на кровать.
Первое, что бросилось в глаза, — копии банковских переводов. Регулярные, раз в два-три месяца, на сумму 15–20 тысяч. Все — на счёт Елены Д. Я сначала не поняла, пока не взглянула на даты. Последние семь лет. Именно с тех пор, как Марина уехала в Питер. Получатель — я. Но я никогда не получала от бабушки денег! Я жила на свою учительскую зарплату.
Сердце заколотилось. Я нашла распечатанное email-письмо, отправленное с бабушкиного адреса три года назад. «Дорогая Марина. Я знаю, что у тебя трудности с ипотекой. Но я не могу помочь тебе деньгами. Всё, что у меня есть сверх пенсии, я уже отправляю Лене. Она не знает, что это от меня. Думает, доплата от школы за классное руководство. Я не могу оставить её одну. Прости».
Под письмом — ответ Марины, короткий и колкий: Поняла. Значит, так.
И последняя находка — моя же медицинская карта, вернее, выписка из неё, пятилетней давности. Диагноз, который я тщательно скрывала ото всех, включая бабушку: «Опухоль головного мозга, доброкачественная, требуется дорогостоящее лечение и наблюдение». Рядом — расписка от меня, что я беру у бабушки в долг на лечение 500 000 рублей. Но я же не брала! Мне сделали операцию по страховому полису… Так сказал врач, который делал операцию… Бабушка предлагала деньги, но я категорически отказалась, сказав, что всё покрыла страховка.
Тут до меня дошло. Она не поверила. Она тайком договорилась с моим же врачом, оплатила все счета, а мне подстроила эту схему с «доплатой от школы». А Марине, вместо объяснений, отправила это сухое письмо, которое сестра могла прочитать только как «Лена важнее».
Я схватила телефон, чтобы позвонить Марине и выложить всё. Но пальцы замерли. Что я скажу? «Извини, бабушка годами тайком оплачивала моё лечение, а тебе сказала, что ты не так важна»? Это не исправит ничего.
Вместо этого я поехала к нотариусу, который вёл дело о наследстве. Пожилой мужчина, Аристарх Сергеевич, внимательно выслушал мою сбивчивую историю про найденные документы.
— Вы хотите оспорить завещание в пользу сестры? — спросил он, поправляя очки.
— Нет. Я хочу понять, почему бабушка так поступила.
Нотариус вздохнул, достал из сейфа копию завещания и сказал:
— Вера Петровна, когда составляла завещание, сказала мне странную фразу: «Аристарх, сделай так, чтобы у младшей потом не отняли то, что я ей тихо, по мелочи, годами передавала. Чтобы не могли пересчитать и отобрать». Я тогда не понял. Теперь, с вашими находками, понимаю. Она создала финансовый щит для вас. А завещание — его юридическое подтверждение. Чтобы даже если ваша сестра вдруг узнает про эти тайные переводы и захочет их оспорить как несправедливое растрачивание общего наследства — у неё ничего не вышло. Вся квартира была бы залогом от возможных будущих проблем.
Я вышла от нотариуса с пустой головой. Бабушка вела целую тихую войну на два фронта: спасала меня и от болезни, и от возможных будущих притязаний сестры. Несправедливых? Нет. Просто Марина всегда была сильнее, упорнее, громче. Она умела добиваться своего. А я — тихая, болеющая — в бабушкиных глазах навсегда оставалась хрупкой девочкой, которую нужно защищать, даже от собственной сестры.
Я не стала звонить. Я села и написала Марине длинное письмо. Вложила копии всех документов. Не с оправданиями, а с фактами и добавила то, что узнала от нотариуса. «Аристарх Сергеевич сказал ещё кое-что. Перед смертью бабушка… Она перевела тебе крупную сумму. Половину тех самых сбережений, что были у неё «на чёрный день». Он как старый друг помог с оформлением. И эта часть денег… она была тебе отправлена анонимно, с формулировкой «возврат долга». Чтобы ты не связала это с ней и не отказалась. Чтобы у тебя тоже был твой неприкосновенный запас. Ты получила эти деньги, Марина. За полгода до её ухода. Ты их уже получила». В конце добавила: «Бабушка не выбирала между нами. Она пыталась спасти нас обеих. Тебя — от чувства вины за то, что не помогла мне тогда. Меня — от нужды. Она ошиблась в методах. Но не в любви. Квартиру я не отдам. Но половину её стоимости, после продажи, я переведу тебе. Не как долг. Как знак, что бабушкина защита больше не нужна. Надеюсь, нам хватит мудрости закончить с этим».
Ответ пришёл через неделю. Одно предложение от Марины: «Приезжай в Питер. Я жду тебя».
Я купила билет на «Сапсан». И банку малинового варенья в дорогу.
войдите, используя
или форму авторизации