Три года назад в нашей семье произошла страшная трагедия.
Наша девятилетняя дочь Полина бесследно исчезла. В то время я разводился с женой, потому что она забеременела от Игоря.
Я тоже не был безупречен. У меня были отношения с коллегой по работе. В ночь исчезновения дочери мы с женой не были дома. Каждый из нас был у своего «любовника».
Когда мы вернулись домой, то сначала даже не заметили, что дочка пропала, поэтому и начали искать её не сразу. Мы думали, что она осталась у подружки в соседнем подъезде на ночёвку.
Когда я выносил мусор, встретил её подружку: — Анна, скажи Полине, чтобы она шла домой, мы уже вернулись. — Тётя Ольга, а я Полину со вчерашнего дня не видела, думала, она с вами.
Полину искали все — соседи, полиция, волонтёры. Обыскивали лес, озеро, заброшенные дома, но так и не нашли. Через месяц после пропажи нам позвонили из морга и попросили приехать на опознание. Ребёнок умер от пыток садиста, но, к счастью, это была не наша дочь. В тот день я понял — искать её больше никто не будет.
Мы с женой развелись, перестали общаться, она родила от Игоря, а я начал встречаться с коллегой по работе. Жизнь продолжалась, но иногда сердце болело за нашу дочку... Где она? Жива ли? А если нет, то не страдала ли она...
А сегодня утром я чуть не задушил свою невесту. Ту самую коллегу, с которой мы начали отношения. Сегодня она подробно рассказала мне детали исчезновения нашей дочери и при этом смеялась, словно сумасшедшая. Её рассказ начался со слов: «Ну что, тварь, думаю, пришло время рассказать тебе…
Она уже около недели вела себя крайне странно, как человек с прогрессирующим психическим отклонением. Какие-то непонятные ни к месту сказанные обрывки фраз, вырванные из контекста. А сегодня она сказала, что знает где Полина и что я осел, что всему верю. Моя Полина…
Абсурд всей ситуации, ее резкое всплытие наружу и то, как все это было подано мне, привели меня в ярость. А главное – зачем и почему? Спустя столько времени…
Я схватил ее за горло, прижал к стене. В глазах потемнело. «Говори! Где Полина?»
Она хрипела, пытаясь оторвать мои пальцы. «Она… жива…»
Я ослабил хватку. «Где?»
«В детском доме. В Калужской области. Документы другие. Ее зовут Светлана».
Я отшатнулся. «Зачем?»
«Чтобы вы с Ольгой почувствовали… что значит терять. Чтобы ваш брак рассыпался в пыль. И он рассыпался».
Я позвонил бывшей жене. Голос дрожал. «Ольга. Я знаю, где Поля».
Мы встретились через час. Ольга слушала молча, сжав кулаки. Потом резко встала. «Едем. Сейчас».
Дорогу в семь часов я помню обрывками. Лицо Ольги в свете фонарей. Ее тихий вопрос: «Ты уверен?» Я не был уверен ни в чем.
Директор детского дома, уставшая женщина в очках, провела нас в кабинет. Достала толстую папку. «Девочка Светлана. Поступила три года назад. Направление из опеки после изъятия из неблагополучной семьи. Мать лишена прав».
«Какая мать?» — голос Ольги сорвался. «У нее есть мы!»
Директор посмотрела на нас с странным сочувствием. «По документам мать — Ирина Викторовна Белова».
Мир накренился. Ирина — имя моей невесты.
«Она предъявила свидетельство о рождении, где указана как мать, и решение суда о лишении родительских прав второго родителя, то есть вас, Алексей Сергеевич. Основание — оставление в опасности. Были показания соседей, что вы с супругой часто оставляли ребенка одного на ночь. Это подтвердилось».
«Это ложь!» — выкрикнул я. «Мы… мы были не дома, но она не одна! Она должна была быть у подруги!»
«Покажите нам ее», — тихо попросила Ольга.
Девочку привели из игровой комнаты. Высокая, худенькая, с моими глазами и родинкой на левой щеке. Та самая. Наша Полина.
Ольга вскрикнула и бросилась к ней. Девочка отпрянула, испуганно глядя на незнакомую плачущую женщину.
«Полина… дочка…» — попытался подойти я.
Она смотрела на нас пустым, отчужденным взглядом. «Я Светлана».
Мы провели с ней час. Она вежливо отвечала на вопросы. Да, ее зовут Светлана. Да, у нее была другая мама, Ирина, но она плохая, пила, поэтому ее забрали. Она не помнила нас. Совсем. Врач позже объяснил нам, что могла сработать психогенная амнезия — травма от разлуки и последующее внушение.
Ольга не отходила от нее ни на шаг, гладила волосы, плакала. Я видел, как в ее глазах растет не просто горе, а ярость. Холодная, острая.
«Игорь», — сказала она, выходя в коридор.
«Что?»
«Игорь. Он наш сосед. Он мог дать те самые «показания соседей». Он был влюблен в меня, он хотел, чтобы мы были вместе. Он знал, что в ту ночь нас не будет дома. Он мог… скоординировать это с твоей Ириной».
Кусочки пазла с грохотом встали на место. Его странное поведение в дни поисков. Его настойчивые предложения Ольге «начать все с чистого листа», пока я был в отчаянии. Его готовность помочь с переездом, с новыми документами для ребенка.
Мы поехали в полицию. Не в нашу городскую, а в областное управление. История, которую мы изложили, показалась им бредом. Пока мы не показали фотографии Полины, свидетельство о рождении и не привели директора детского дома.
Возбудили дело. Забрали Ирину. На первом же допросе она сломалась. Не выдержала моего взгляда.
Оказалось, все было проще и ужаснее. Она и Игорь были любовниками задолго до моего романа с ней. А теперь у них появились новые цели. Их план был простым: разлучить нашу семью, чтобы Игорь получил Ольгу, а Ирина — меня. Полина была разменной монетой. Игорь, работавший в то время в жилищной компании, имел доступ к архивным чертежам домов. Он знал о старом техническом ходе в подвале нашего дома, замаскированном под панель. Через него он и вывел спящую Полину, предварительно дав ей снотворное в стакане сока.
Они планировали просто спрятать ее на несколько дней, чтобы усилить наш конфликт и подставить нас в глазах полиции. Но все пошло не так. Подруга Полины, Анна, оказалась слишком внимательной и сразу забила тревогу. Начался такой масштабный поиск, что они испугались. Отдать ребенка было нельзя. И тогда Ирина, используя свои старые связи по работе в муниципалитете, организовала фальшивые документы и устроила Полину в детский дом за триста километров, под видом ребенка из неблагополучной семьи.
Игорь во всем сознался. Он сказал, что не думал, что все зайдет так далеко. Что хотел просто быть с Ольгой.
Суд был быстрым. Их посадили надолго. Но это была пустая победа.
Мы с Ольгой забрали Полину домой. Но домом для нее была наша старая квартира, а не мы. Она оставалась Светланой. Чужая девочка с глазами нашего ребенка. С ней работали психологи, мы пытались вернуть ее память, ее любовь. Но три года — это вечность в жизни ребенка.
Прошло шесть месяцев. Ольга позвонила мне поздно вечером.
«Леша. Я уезжаю. Забираю Полину».
«Куда?»
«В другой город. Начинать сначала. Здесь только боль. И… я не могу смотреть на тебя. Каждый раз я вижу ту ночь. И ее».
Она была права. Мы были связаны страшной тайной и украденным ребенком, но нашими отношениями была лишь взаимная боль и вина. Мы пытались быть семьей ради Полины, но призраки прошлого оказались сильнее.
Они уехали. Я остался один в пустой квартире. Иногда Ольга присылает фото. Полина, нет, Светлана, постепенно начинает улыбаться. Она учится в новой школе. У нее появилась подруга. Она называет Ольгу мамой.
Я хожу к психологу. Учусь жить с этой правдой. С тем, что моя дочь жива, но я потерял ее дважды. Сначала из-за чужого злого умысла, а потом — из-за тяжелой, но необходимой правды о нас самих. Иногда кажется, что тишина в этих стенах вот-вот заговорит детским смехом. Но это лишь эхо.
войдите, используя
или форму авторизации