Истории на ночь...продолжение

Алле понравилась запись

Истории На Ночь...продолжение
28 сентября в 14:21

15 летняя девочка пропала в 1987 году катаясь на роликах, а через 17 лет её отец заметил в магазине...

Представьте себе неописуемую боль родителей, чья единственная, горячо любимая 15-летняя дочь бесследно исчезла солнечным днём, оставив после себя лишь зияющую пустоту в душе и пару детских роликовых коньков, как напоминание о последнем беззаботном мгновении.


Лето 1987 года выдалось на редкость тёплым и солнечным. Пятнадцатилетняя Анастасия Орлова, весёлая кареглазая девчушка с озорными косичками, обожавшая свои новенькие розово-голубые ролики, как-то после обеда отпросилась у мамы к подружке Екатерине, жившей в соседнем дворе. Она поцеловала Ольгу, свою маму, на прощание, схватила ролики и выбежала из квартиры, пообещав вернуться к ужину. Но ни к подруге, ни домой Настя в тот день так и не пришла.

Первые часы родители, Андрей Петров и Ольга, провели в глухой тревоге, обзванивая знакомых и больницы, а когда поняли, что дочь действительно исчезла, их мир рухнул. Милиция, поисковые отряды, расклеенные по всему городу фотографии улыбающейся девочки — всё было тщетно. Настя словно растворилась в воздухе, оставив после себя лишь невыносимую боль и тысячи безответных вопросов.

Семнадцать лет минуло с того страшного дня. Семнадцать лет Андрей и Ольга прожили в тени своего горя. Их дом в Нижнем Новгороде превратился в молчаливый мавзолей воспоминаний, где каждый предмет, каждая фотография кричали об отсутствующей Насте.

Андрей Петров, некогда сильный и жизнерадостный мужчина, замкнулся в себе, превратившись в угрюмую тень. Радость стала для него забытым языком, а любое удовольствие – предательством памяти дочери. Он механически работал, ел, спал, но не жил, каждый день был лишь монотонным повторением мучительных мыслей о последних мгновениях, когда он видел Настю живой.

Ольга несла свою утрату иначе. Последний год в ней произошёл какой-то хрупкий, едва заметный сдвиг. Острая, как лезвие, боль начала понемногу притупляться, сменяясь тихим щемящим осознанием того, что они не могут вечно тонуть в этой бездне отчаяния. «Настя бы этого не хотела». Она робко, почти шёпотом, начала заговаривать с Андреем о том, что им нужно попытаться снова дышать, даже если их дыхание всегда будет нести горький аромат печали.

Именно Ольга, после долгих месяцев мягких уговоров, тихих просьб и слёзных ночных разговоров, убедила Андрея отправиться в эту поездку в Ленинградскую область. В небольшой, уютный посёлок Сосновый Бор, подальше от призраков их прошлого, от невыносимой тишины их опустевшего дома. Это была её отчаянная, последняя попытка вытащить мужа из глубин его скорби, вернуть его к свету или хотя бы немного отвлечь от самых тёмных мыслей.

Послеобеденное солнце, золотистое и уже клонящееся к закату, тускло пробивалось сквозь густую листву старых сосен и раскидистых клёнов, выстроившихся вдоль тихих улочек посёлка. Было около двух часов дня, и Сосновый Бор, с его очаровательно сохранившимся старинным центром, гудел тихой, размеренной энергией субботнего рынка. Деревянные лотки ломились от местных поделок, ароматных ремесленных сыров и ярких красок свежесобранных ягод, создавая живописную, почти пасторальную картину.

Андрей Петров, однако, не находил в этой идиллии никакого очарования. Он плёлся в нескольких шагах позади своей жены, сдвинув брови и погрузившись в привычное состояние глухого недовольства. «Я до сих пор не понимаю, зачем нам пришлось тащиться в такую даль, Ольга, — проворчал Андрей, достаточно тихо, чтобы его не услышали посторонние, но достаточно резко для жены. — Три дня, целых три дня в этой глуши, разглядывать варенье и поделки».

Ольга остановилась у лотка с расписной керамикой ручной работы, её пальцы легко скользнули по гладкому краю небесно-голубой пиалы. Она глубоко вздохнула, её терпение, хоть и изрядно истончившееся за эти годы, всё ещё держалось. «Андрей, пожалуйста, мы же всё это уже обсуждали. Это отпуск, наш первый настоящий отпуск за очень долгое время. Сосновый Бор — красивый, тихий посёлок. Попробуй хоть немного расслабиться, насладиться сменой обстановки».

Когда они медленно брели дальше по главной улице, взгляд Андрея Петрова, обычно устремлённый в землю или в какую-то далёкую, невидимую точку перед собой, случайно зацепился за витрину небольшого магазинчика на другой стороне дороги. Это было ничем не примечательное место с выцветшей зелёной краской на облупившихся стенах и скромной вывеской над дверью, гласившей «Сосновые сокровища» причудливыми, слегка потёртыми золотыми буквами.

Витрины были заставлены хаотичным ассортиментом самых разнообразных предметов — потускневшее столовое серебро, стопки старых, пожелтевших книг, фарфоровая кукла с треснувшим лицом и, кажется, коллекция каких-то странных форм и инструментов. Без сомнения, это был комиссионный магазин, из тех, что, кажется, хранят в себе пыльные тайны и забытые истории чужих жизней.

Глаза Ольги тут же загорелись интересом. — Ой, посмотри, Андрей, какое интересное местечко. Ты же знаешь, как я люблю всякие старинные вещицы, они напоминают мне о нашей молодости. Она с надеждой улыбнулась, указывая на магазин. — Давай заглянем на минуточку, а?

Выражение лица Андрея осталось каменным. — Иди, если хочешь. Я подожду здесь. Вся эта пыль рухлядь не по мне, — он сунул руку в карман за неизменной пачкой сигарет и зажигалкой, знакомый ритуал, маленькое, мрачное утешение.

Улыбка Ольги слегка дрогнула, но она лишь кивнула: «Хорошо, я недолго». Она перешла улицу, её шаги были заметно легче, чем у него, и скрылась за дверью «Сосновых сокровищ», над которой тихонько звякнул колокольчик.

Андрей прислонился к ближайшему фонарному столбу, сигарета уже была на полпути к его губам. Он собирался чиркнуть зажигалкой, когда его взгляд, почти машинально, снова скользнул к пыльной витрине магазина. И в этот момент его рука замерла, а дыхание перехватило.

Там, среди выцветших жестяных банок и торса манекена без головы, на грубой неокрашенной деревянной полке, стояла пара роликовых коньков — розово-голубых, потрёпанных, исцарапанных, с потускневшим от времени пластиком, явно детского размера.

Он моргнул несколько раз, думая, что разум играет с ним злую, жестокую шутку, вызывая призраков из самых тёмных глубин его многолетней скорби. Но видение не исчезало. Он медленно опустил руку, забыв про недокуренную сигарету. Оттолкнувшись от столба, он сделал один неуверенный шаг к витрине, затем ещё один, пока его лицо почти не прижалось к грязному, запылённому стеклу.

Коньки были безошибочно, душераздирающе знакомыми. Тот самый оттенок розовой жвачки на ботинках, ярко-бирюзовый цвет пластиковой рамы и колёс, массивные фиолетовые ремешки. Его захлестнула волна острого головокружения. «Настя». У Насти была точно такая же пара. Нет, не просто такая же, именно эта. Он сам купил их ей на 12-летие, помнил, как загорелись её глаза чистой, неподдельной детской радостью, когда она их надела. Помнил, как она сначала неуверенно пошатывалась, а затем, уже через несколько минут, весело скользила по двору, словно яркое, разноцветное пятно света и беззаботного смеха.

Сигареты и зажигалка вернулись в карман. Он не думал, он действовал инстинктивно. Рванув на себя дверь магазина с такой силой, что колокольчик над ней яростно зазвенел, он ворвался внутрь. Его глаза лихорадочно обшаривали тусклый, заставленный вещами интерьер, пока не остановились на мужчине средних лет, с усталым, безразличным выражением лица, стоявшем за заваленным всяким хламом прилавком.

Ольга, разглядывавшая витрину со старыми радиоприёмниками в глубине магазина, удивлённо обернулась на его резкое, почти агрессивное появление. «Андрей, что случилось? Ты в порядке?» — поспешила она к нему, на её лице явно читалась тревога.

Андрей проигнорировал её вопрос, его внимание было полностью приковано к продавцу. «Ролики, — хрипло выдавил он, — в витрине, мне нужно их увидеть. Сейчас же!»

Продавец нахмурился, явно недовольный его резким тоном, но молча направился к витрине. «Что происходит, Андрей?» — снова спросила Ольга, подходя ближе.

— Посмотри, Ольга, — просто посмотри. — Его голос был едва громче шёпота.

Продавец вернулся с роликами и положил их на пыльный прилавок. Увидев их вблизи, Ольга ахнула и прикрыла рот рукой.

— Андрей! — выдохнула она.

Андрей дрожащими руками провёл по потрёпанным ботинкам, будто боялся, что они исчезнут, стоит ему моргнуть. Он сразу узнал маленькую царапину у основания левого ролика — ту самую, которую Настя поставила в первый же день, упав на асфальт у двора. Это не могла быть случайность. Перед ним лежала вещь, которая безошибочно принадлежала их дочери.
— Откуда… откуда у вас они? — голос Андрея сорвался, он вцепился в край прилавка, словно удерживаясь от обморока.

Продавец пожал плечами, не отрываясь от своих бумаг:

— Вещи приносят разные люди. Это комиссионка, понимаете? Покупаем, продаём. Честно говоря, даже не помню, кто именно эти сдал. Кажется, женщина. Лет сорока. Недавно, недели две назад.
Ольга переглянулась с мужем, её глаза расширились от ужаса и надежды одновременно.
— Женщина? Она оставила что-то? Телефон, имя? — Ольга сделала шаг вперёд, её голос сорвался на отчаянный крик.
Продавец вздохнул, достал потрёпанную тетрадь и начал листать страницы.
— Тут только фамилии да телефоны… вот, похоже. «Орлова». Телефон, правда, питерский.
Фамилия ударила Андрея, как молотком. Он замер, его ладонь сжалась в кулак.
— Запишите номер! — резко бросил продавец, чтобы от него поскорее отстали с вопросами, и руки Ольги уже торопливо выводили цифры на клочке бумаги.

Андрей предположил, что даже если они позвонят Насте, что они скажут? Реакция Насти на появившихся спустя 17 лет родителей может быть непредсказуема. А самое страшное, что она может просто подумать, что ее обманывают и тогда Андрей с Ольгой рисковали вообще ее никогда не увидеть. Действовать надо было с холодным расчетом, как бы то не было сложно для родителей и состояния, в которое их повергла находка из прошлого.

— А можете вы позвонить?

— Я? Не понял…зачем?

Андрей вкратце объяснил ситуацию и сказал, что это очень важно. Что и без лишних слов было очевидно.

Продавец, понимая, что действует неправильно, все-таки решился помочь паре. В его поведении уже даже наблюдалась некоторая заинтересованность.
— Алло, здравствуйте! Анастасия?
—Да
— Это комиссионный, ваши коньки продали, могли бы вы подойти сегодня или завтра за деньгами?

С легкой грустью в голосе Настя согласилась прийти. Она жила неподалеку и обещала зайти через час.

Этот час показался родителям Насти вечностью. Они ждали, сидя на скамейке в парке, расположенном напротив комиссионного.

Облегчение, а вместе с ним и волнение наступило лишь тогда, когда рядом с витриной комиссионного магазина появился силуэт женщины около лет тридцати, в светлой куртке, с усталым, но по-прежнему детским взглядом. Она зашла в магазин, где продавец рассказал ей настоящий повод, ради которого позвонил девушке. Через окна витрины отчетливо читалось смятение во взгляде девушки, перемешанное с волнением и заинтересованностью.

Продавец показал через окно магазина на взрослую пару, которая чуть несмелой поступью приближалась к комиссионке.

Настя была в шоке, но сразу узнала в этих людях самых дорогих своему сердцу и без памяти выбежала к ним навстречу.

Это была очень теплая и очень драматичная встреча. Они все очень долго плакали сидя в парке, прямо напротив окон Комиссионки, где сидел продавец, щаинтересованно наблюдающий всю эту картину.

Настя рассказала родителям все, что с ней произошло, как будто это было вчера.

Оказалось, что она шла к подружке достаточно долго, рассматривая по пути цветущую аллею, тянувшуюся вдоль проспекта, бабочек, летающих над цветочными клумбами, соседских котиков, греющихся на солнышке на широких подоконниках первых этажей... и как только повернула на соседнюю улицу в конце проспекта, чуть не доходя до дома подруги, услышала свое имя. Это была соседка по лестничной клетке Антонина Михайловна, она окликнула Настю.Та остановилась. Соседка подошла ближе и уже не доходя начала охать и ахать.

Семья Насти никогда не была близка с Антониной, чай они вместе не пили, но каждый день здоровались и иногда перекидывались парой фраз о последних новостях. Родителям Антонина Михайловна казалось немного отстраненной и холодной женщиной, но они всегда проявляли инициативу подружиться, списывая эту отстраненность на особенности характера.Соседи все-таки – надо дружить. Они даже посвятили Антонину в то, где можно найти дежурный ключ от квартиры на всякий экстренный случай, мало ли что. Настя видела как родители дружелюбны и в силу возраста считала, что их семья на самом деле друзья с Антониной, поэтому доверие у молодой неопытной девочки к Антонине было безоговорочное.

Антонина рассказала нервно и спешно в попыхах, что маме Насти стало плохо и Андрей вызвал скорую. Они поехали в больницу. К Антонине Андрей постучался в дверь, вкратце суетливо объяснил ситуацию и попросил сходить по адресу подружки Насти, так как не смог дозвониться по городскому телефону. Просил сообщить, чтобы Настя поехала с Антониной в больницу, так как он очень перепугался и что маме нужна поддержка семьи.

Настя ужаснулась и, конечно, была готова ехать в больницу как можно скорее. Через пару минут подъехала машина, за рулем которой был какой-то малознакомый Насте мужчина, но так как она доверяла Антонине, подумала, что так надо. И они уехали. Но как позже оказалось не в больницу…

Настя расстроилась и слезы начали наворачиваться на ее глазах, Антонина дала ей платок. Настя его приняла, только платок был непростой, а какой-то влажный и странно пах. Антонина сказала Насте, что он лежал у нее в кармане, немного взмок от влажности летнего июльского зноя. Но на самом деле Антонина быстро брызнула на него несколько капель хлороформа. Все произошло быстро. Настя успела только взять платок и поднести к лицу, чтобы понять, чем пахнет, как вдохнула и резкий сладковатый запах ее моментально отключил.

Открыла глаза она уже в незнакомом ей месте, в кровати, не понимая что происходит. Она встала с кровати и пошла изучать квартиру, в которой находилась, пошла на звук звенящего ножа. Зашла в кухню, где стояла Антонина и нарезала овощи, вероятно для приготовления борща.

Антонина краем глаза увидела девочку и с радостным лицом как ни в чем не бывало начала диалог, периодически выдавливая из себя слезу грусти:

— Настенька, душа моя, ты проснулась!

На вопросы Насти о том где она и почему, Антонина рассказала ей историю, о том, что в больнице маме стало плохо и, к сожалению, она скончалась. Отец Насти к моменту их приезда с Антониной в больницу находился в шоковом состоянии и не мог поверить в происходящее и скоротечность всей ситуации. Буквально на ровном месте он потерял любимого человека.

Настя узнав о случившемся тоже впала в истерику, они находились в больнице несколько часов до того, как отец Насти почувствовал щемящую боль в груди и вскоре сам оказался на больничной койке, да только ненадолго. Унего случился сердечный приступ и вскоре в один день Настя потеряла сразу двух родителей.
Ее состояние было мягко говоря, шоковым. Антонина сказала, что приняла решение забрать Настю к себе на время выяснения обстоятельств и всех официальных процедур.

Настя девочка пятнадцати лет, откуда ей знать как устроен взрослый мир и как на самом деле решаются такие вопросы, если бы они случились на самом деле, поэтому у Насти родился только один вопрос:

— А почему я ничего этого не помню?

Антонина сказала, что так бывает, что ее детский организм испытал такой шок, который не каждый взрослый готов выдержать и психика часто в таких случаях блокирует часть воспоминаний, это нормально, так бывает. А на вопрос поедут ли они на похороны, Антонина сказала, что боится, что девочка получит еще большую травму и лучше этот момент избежать.

Повисла тишина, которую Антонина решила перебить экскурсией по жилищу. Она рассказала, что они находятся в Ленинграде, что это квартира, которая ей досталась от бабушки, и что пока Настя не оклемается, они поживут тут. Чтобы ничего не напоминало Насте о случившемся ужасе.

Так шли годы. Настя часто думала о случившимся и даже винила себя, как это часто бывает у детей, особенно в чувствительном подростковом возрасте. Все, что осталось у нее в память о доме, это ее когда-то новенькие розово-голубые роликовые коньки. Они стояли в углу, пылились, и каждый раз, когда взгляд скользил по розово-голубому пластику, сердце сжималось. Она пыталась избавиться от них, но не могла. Пока однажды утром не решилась — отнесла их в комиссионный. Это был её символический шаг: оставить прошлое позади, попробовать жить дальше.

Если говорить об Антонине, то она оказалась женщиной непростой. Семьи у нее не было и детей тоже. Это неудивительно, так как она была женщиной властной и мужчины с ней не уживались. А ей так хотелось семью и детей, но по ее правилам.

Раньше она работала в ОВД СССР и занималась оформлением и выдачей документов населению, в том числе паспортов. В общем, опыт бумажных дел и так называемые связи у нее были. А также всегда была дежурная улыбка, которая помогала Антонине всегда получать то, что она хочет от других людей. Все считали Антонину буквально божьим цветком, добродушной и прекрасной женщиной, да еще и блестящим работником.

Бумажные вопросы она закрыла быстро и не совсем честным путем, но сделала все элегантно, чтобы невозможно было подкопаться. Ни у кого даже не возникло вопросов о том, что за девочка, откуда, почему она теперь живет с Антониной, на каждое любопытство в ее адрес у Антонины была легенда и история, которые ей легко было хранить в ее аналитическом разуме.

Родители Насти тоже не придали сильного значения переезду Антонины, они не были близки и потому ожидать от Антонины отчета о том, где она и что у нее происходит в жизни не следовало. Периодически она приезжала в квартиру в Нижнем Новгороде и даже перекидывалась парой фраз с Андреем и Ольгой, но для них у нее тоже была легенда. Она, конечно же, очень сочувствовала потере родителей Насти, охала и ахала. Это было очень жестоко, если понимать настоящее положение дел, однако для такой холодной и расчетливой женщины такое даже нормально.

Так прошло 17 лет, каждый жил в своей правде, до того дня, когда родители Насти не остановились у комиссионного магазина.

Накануне Настя приходила в этот магазин и сдала роликовые коньки. Она все-таки решилась попрощаться с прошлым, которое приносило ей только боль каждый день, и решила начать новую жизнь. По крайней мере попытаться…

Узнав о лжи в своей жизни и удивившись ее филигранности, Настя рассказала родителям весь путь от выхода из дома с роликами тем июльским днем до сегодняшнего дня, все что знала и помнила.

Они не стали медлить. Вернувшись в гостиницу, Андрей позвонил в местное отделение милиции, а затем — в Нижний Новгород, своему старому другу, работающему в уголовном розыске. Через несколько часов в Сосновый Бор прибыли оперативники. Настя подробно рассказала всё, что помнила.

С учётом связей Антонины в прошлом, дело оказалось непростым, но документы и её история сложились в единую картину. Через пару недель Антонину задержали.
Поняв, что “связи” уже безвластны, она даже не стала сопротивляться. Сидела на кухне, пила чай, когда в дверь постучали. Увидев милицейские удостоверения, лишь кивнула и с холодным взглядом сказала:

— Я знала, что это случится. Рано или поздно.

В её квартире нашли архив: поддельные свидетельства о смерти, фальшивые справки, записи в дневнике, где она описывала, как «спасла ребёнка от ужасной жизни» и «дала ей настоящее будущее». Она не считала себя преступницей. Она верила, что поступила правильно и что ее семья теплее и лучше.

Суд был быстрым. Её дежурная улыбка не помогла. Свидетельства Насти, поддельные документы, показания соседей сложились в доказательную базу. Антонина пыталась оправдываться, что «спасала девочку от травмы», но для закона это звучало как издевательство. Её наказали по всей строгости закона, несмотря на то, что уже прошло целых 17 лет.

Настя вернулась к родителям. Первое время им было непросто — семнадцать лет разлуки не стираются в один день. Она привыкла к другой жизни, они — к своей боли. Но каждая общая прогулка, каждый ужин за одним столом возвращали им утерянные годы.

Не сразу. Сначала — осторожно. Училась заново называть их «мама» и «папа». Иногда просыпалась ночью в холодном поту, думая, что всё это сон, и сейчас войдёт Антонина с чашкой тёплого молока.
Но постепенно боль утихала.