«В июне 41-го мне было всего лишь четыре года — начало войны я плохо помню. Все воспоминания связаны в основном с эвакуацией. Родители работали на "Мосфильме", и всю нашу семью отправили в Алма-Ату.
Бомбежек там не было, но люди все равно заклеивали окна крест-накрест бумажными лентами. На меня эти кресты производили угнетающее впечатление, я их очень боялась.
Потом папу забрали на фронт — естественно, для нас это была трагедия, мы переживали. К счастью, отца довольно быстро вернули обратно на "Мосфильм".
Мы с братом Колей (он младше меня на год) ходили в детский сад. Нашим воспитанием занималась бабушка. А родители с утра до вечера работали, но практически ничего не получали. Еды не хватало, и маме по вечерам приходилось долго сидеть во дворе, чтобы только не видеть наши голодные глаза и не слышать: «Мама, мы хотим кушать, дашь нам хлеба?» А я все равно ждала ее, не спала и, когда она в три часа ночи заходила в дом, задавала ей этот роковой вопрос.
В конце 43-го года мы вернулись из эвакуации. В поезде ехали около месяца. Наш дедушка, который все это время находился в Москве, так соскучился по нам с братом, что, только поезд остановился, вытащил нас из вагона через окно.
После возвращения из эвакуации жили на Плющихе — я спала в комнате с дедушкой и бабушкой. Помню, на стене висела большая черная тарелка, из которой вещал Левитан. Постоянно слушали военные сводки, кричали "ура", когда передавали: "Советские войска освободили Будапешт". А когда объявили об окончании войны, во дворе собралась толпа народу — все радовались и плакали. Это был незабываемый день».
— Светлана Немоляева.
Кино
войдите, используя
или форму авторизации