Как там у Пушкина... "Я памятник себе воздвиг... " Самому себе было не принято памятники ставить. Благодарные потомки - да. Чаще на могилах. (Я не беру античность, там совсем другое). Так известное творенье Фальконе было воздвигнуто спустя более 50 лет посл... 

Как там у Пушкина... "Я памятник себе воздвиг... " Самому себе было не принято памятники ставить. Благодарные потомки - да. Чаще на могилах. (Я не беру античность, там совсем другое). Так известное творенье Фальконе было воздвигнуто спустя более 50 лет после смерти фигуранта. А современные правители, вон вообще тысячелетней давности персонажа увековечили.

В сапогах, в потёртой блузе, С бодуна, во всей красе, Шёл мужик по кукурузе, По несжатой полосе. Пиджачок торчал кургузо, Из цигарки шёл дымок, Думал: «Вот же… кукуруза…» Дальше думать он не мог. Вдруг зарявкали моторы, Подошёл комбайнов строй, А в комбайне – Тот, Ко... 

В сапогах, в потёртой блузе,
С бодуна, во всей красе,
Шёл мужик по кукурузе,
По несжатой полосе.
Пиджачок торчал кургузо,
Из цигарки шёл дымок,
Думал: «Вот же… кукуруза…»
Дальше думать он не мог.
Вдруг зарявкали моторы,
Подошёл комбайнов строй,
А в комбайне – Тот, Который,
А в соседнем – Тот, Второй.
В куртках фирменной расцветки,
В окруженьи поселян,
И в руках у них ракетки,
И у каждого – волан.
Неприступный как гостайна
И стремительный, как вжик,
Путин вышел из комбайна.
Путин! Тут и сел мужик.
Вышел, солнцем осеянен,
Наступил в родную слизь.
«Что, трясёшься, россиянин?
Это правильно, трясись».
Увидавши пред собой их,
Поселянин заблажил:
«Как же вас сюда обоих,
Чем я это заслужил?»
Неожиданно доступен,
Вербовать то он мастак:
«Да не бойсь, – промолвил Путин, –
Мы с Димоном просто так.
Просто, нынче за обедом,
Доедая эскалоп,
Мы подумали с Медведом,
Замутить ещё бы чтоб?
Всё мы делали, чего там,
Забавляли всю страну:
Управляли самолётом,
Погружались в глубину,
Нежной дружбы не таили,
Пели рок, коров доили,
Твиттер, свитер, Макинтош,
Лыжи, танцы – всё, что хошь.
И при звоне чашек чайных
Был ответ произнесён:
Мы ни разу на комбайнах
Не играли в бадминтон!
Ни в России, ни в Союзе
Так не делали, скажи,
И при этом – в кукурузе!
Ведь смешней же, чем во ржи?»
Совершенно оболванен
от таких серьёзных тем,
Тихо ахнул поселянин:
«Вот же круто!.. А зачем?»
Путин скушал эту дерзость
И ответил не по лжи:
«А чего ещё тут делать?
Ну не править же, скажи?»
И мужик, напрягши память,
Так и брякнул королям:
«Правда. Лучше вам не править.
Лучше так вот, по полям.
Чтоб ракетки, и воланы,
И комбайн для куражу…
А какие ваши планы,
Я хоть бабе расскажу?»
И с усмешкою, как ангел,
Он сказал: «Примерно так:
То ль на лыжах в акваланге,
То ли в танке на журфак».
Что тут скажешь, что предложишь,
Лёжа в страхе на стогу:
«Как ты так, без литра, можешь?»
«Да уж, – молвил он, – могу».

П.Я. Чаадаев об историческом пути России: В жизни каждого народа бывает период бурного волнения, страстного беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной. В это время люди становятся скитальцами в мире – физически и духовно. Это – эпоха сильных ощущений, широк... 

П.Я. Чаадаев об историческом пути России:
В жизни каждого народа бывает период бурного волнения, страстного беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной. В это время люди становятся скитальцами в мире – физически и духовно. Это – эпоха сильных ощущений, широких замыслов, великих страстей народных. Народы мечутся тогда возбужденно без видимой причины, но не без пользы для грядущих поколений. Через такой период прошли все общества. Ему обязаны они самыми яркими своими воспоминаниями, героическим элементом своей истории, своей поэзией, всеми наиболее сильными и плодотворными своими идеями; это – необходимая основа всякого общества. Иначе в памяти народов не было бы ничего, чем они могли бы дорожить, что могли бы любить; они были бы привязаны лишь к праху земли, на которой живут. Этот увлекательный фазис в истории народов есть их юность, эпоха, в которую их способности развиваются всего сильнее, и память о которой составляет радость и поучение их зрелого возраста.

А в жизни российской мы сталкиваемся с тем, что ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не заработано хороших привычек, ни для чего нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы, что пробуждало бы в нас симпатию и любовь; ничего прочного, ничего постоянного, все протекает и все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях.

Окиньте взглядом, предлагал Чаадаев, все прожитые нами века, все занимаемое нами пространство, – вы не найдете ни одного привлекательного воспоминания, ни одного почтенного памятника, который властно говорил бы вам о прошлом, который воссоздавал бы его пред вами живо и картинно. Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя. И если мы иногда волнуемся, то отнюдь не в надежде или расчете на какое-нибудь общее благо, а из детского легкомыслия, с каким ребенок силится встать и протягивает руки к погремушке, которую показывает ему няня.
***********************************
прекраснейшая Lю из Тамбова!
нет этого - о чем Вы спрашиваете
и не было, Вы об этом должны знать тоже