Истории на ночь...продолжение

Истории На Ночь...продолжение
26 сентября в 14:46

16-летняя Аня не вернулась с дискотеки в 1988-м. 10 лет спустя её туфельку нашли в лесу

Десять лет прошло с того страшного вечера, когда их Аня, их шестнадцатилетняя красавица-умница, их единственная надежда и опора в подступающей старости, не вернулась с обычной городской дискотеки. Десять лет Ольга Петровна и Сергей Егорович Орловы жили в тумане, в призрачной надежде, которая с каждым днём таяла, как последний снег под весенним солнцем, оставляя после себя лишь мокрую, холодную пустоту.

И вот теперь этот грибник, случайный человек, забредший в глухую часть Зареченского леса, куда и волки-то, говорят, не захаживают, нашёл её. Не Анну, нет, её туфельку, одну-единственную, изящную, почти новую, ту самую, что они с таким трудом достали ей к выпускному в девятом классе, и в которой она так любила щеголять на танцах, — красная, замшевая, с маленьким бантиком. Земля, мох и прелые листья почти поглотили её, но бантик, словно последний отчаянный флажок, ещё виднелся.

От находки этой веяло таким могильным холодом, что у Сергея Егоровича, когда ему спустя несколько часов показали её в кабинете следователя, подогнулись ноги. Он смотрел на эту сиротливую туфельку, и перед глазами вставала Анна, смеющаяся, живая, кружащаяся в вальсе под незамысловатую мелодию из старенького магнитофона в их тесной двухкомнатной квартире.

Эта история леденит кровь и заставляет сердце сжиматься от боли и неизвестности.

Анна Орлова была солнцем в их небольшой семье. Поздний, почти вымоленный ребёнок, она росла, окружённая любовью и заботой, хотя времена были непростые. 1988 год, город Приозёрск, затерянный где-то на просторах необъятного Союза, жил своей обычной, размеренной жизнью. Перестройка уже стучалась в двери, принося с собой ветер перемен, новые слова, новые надежды и новые страхи. Но для шестнадцатилетней Анны мир всё ещё был раскрашен яркими красками юности.

Она хорошо училась в школе, мечтала поступить в педагогический институт в областном центре, хотела стать учительницей младших классов. У неё был лёгкий характер, звонкий смех и ямочки на щеках, которые сводили с ума всех окрестных мальчишек. Она обожала читать, засиживаясь допоздна с книжкой под тусклым светом настольной лампы, и делилась потом своими впечатлениями с матерью, которая слушала её с неизменным вниманием и тихой гордостью.

Отец, Сергей Егорович, простой рабочий на местном заводе металлоконструкций, души не чаял в дочери. Он баловал её как мог, принося изредка дефицитные конфеты или яркие импортные наклейки, которые Анна с восторгом клеила в свой песенник. Жили они скромно, как и большинство советских семей того времени. Старенький ковёр на стене в зале, полированный сервант с хрусталём, который доставали только по большим праздникам, телевизор «Рекорд», показывающий два канала с переменным успехом.

Анна делила комнату с бабушкой, матерью Ольги Петровны, но никогда не жаловалась на тесноту. Она умела радоваться малому: новому платью, сшитому матерью на старенькой машинке «Зингер», походу в кино на индийскую мелодраму, после которой они с подружками ещё долго обсуждали перипетии сюжета, вытирая тайком слёзы.

Подруг у Анны было много: Мария, Елена, Ирина. Они вместе ходили в школу, вместе делали уроки, вместе мечтали о будущем, о любви, о красивой жизни, которую они видели на экранах телевизоров или на страницах редких глянцевых журналов, попадавших в их городок почти случайно. Дискотеки в местном Доме культуры были для них главным развлечением, отдушиной, местом, где можно было потанцевать под модную музыку, посмеяться, пошептаться о мальчиках. Анна любила танцевать, она двигалась легко и грациозно, и её часто приглашали самые видные кавалеры. Красные замшевые туфельки стали её талисманом, символом праздника и беззаботной юности. Она берегла их, чистила специальной щёточкой и надевала только по особым случаям.

Тот субботний вечер 22 октября 1988 года ничем не отличался от многих других. За окном уже сгущались ранние осенние сумерки, моросил мелкий противный дождь, но в доме Орловых было тепло и уютно. Анна, напевая себе под нос какую-то популярную тогда песенку группы «Мираж», собиралась на дискотеку. Она долго крутилась перед зеркалом, примеряя то одно, то другое платье.

Ольга Петровна, хлопотавшая на кухне, с улыбкой наблюдала за дочерью.
«Мам, как думаешь, это платье или то синее в горошек?» — Анна выпорхнула из комнаты, демонстрируя очередной наряд.
Мать посоветовала синее, оно выгодно подчёркивало её стройную фигурку и голубые, как весеннее небо, глаза. Наконец сборы были закончены. Лёгкий макияж, чуть тронутые тушью ресницы, блеск на губах, капелька маминых духов «Красная Москва» за ушком. И, конечно, её любимые красные туфельки.

«Пап, ну как я?» — Анна впорхнула в зал, где Сергей Егорович читал газету «Труд». Он оторвался от чтения, смерил дочь одобрительным взглядом и крякнул.
«Красавица! Принцесса, да и только! Только смотри, долго не задерживайся, погода вон какая мерзкая, и чтобы никаких провожатых до самого подъезда, поняла?»

«Поняла, пап, поняла!» — рассмеялась Анна, чмокнула его в щеку. — «Мы с Марией и Еленой вместе пойдём и вместе вернёмся».

Девчонки уже ждали её у подъезда, щебеча и смеясь. Они пошли по привычному маршруту, через старый парк, мимо кинотеатра «Заря», к высокому серому зданию Дома культуры, из окон которого уже доносились гулкие ритмы музыки.

Дискотека была в самом разгаре. Полумрак зала, стробоскоп, выхватывающий из темноты смеющиеся лица, громкая музыка, от которой вибрировал пол. Анна сразу окунулась в эту атмосферу веселья и беззаботности. Она танцевала, смеялась, перебрасывалась шутками с подругами. Её несколько раз приглашал на медленный танец Игорь Волков, симпатичный парень из параллельного класса, который давно уже неровно дышал к Анне. Она принимала его приглашение, но держалась немного отстранённо, не давая ему особых надежд.

Ближе к одиннадцати часам вечера музыка стала стихать, народ потихоньку начал расходиться. «Ну что, девчонки, по домам?» — предложила Мария.

Анна кивнула. «Только я в туалет на минутку забегу», — сказала она и скрылась в коридоре, ведущем к уборным.

Подруги подождали её минут пять, потом десять. Анна не появлялась. «Может, она с Игорем решила ещё поболтать?» — предположила Елена. Они вышли на крыльцо, огляделись. Игоря тоже нигде не было видно. Прошло ещё минут пятнадцать. Девчонки начали беспокоиться. Они вернулись в опустевший зал, заглянули в туалет. Там никого не было. Обошли весь дом культуры, спрашивали у немногих оставшихся ребят, не видел ли кто Анну. Никто ничего не видел, никто ничего не знал.

Мария и Елена, охваченные всё нарастающей тревогой, побежали к Орловым. Сергей Егорович и Ольга Петровна ещё не спали, смотрели какой-то фильм по телевизору. Тревожный звонок в дверь заставил их вздрогнуть. На пороге стояли заплаканные Мария и Елена. Их сбивчивый, испуганный рассказ о том, что Анна пропала, ударил по родителям, как обухом по голове. Не веря, не желая верить в худшее, Сергей Егорович тут же накинул куртку и бросился в Дом культуры. Ольга Петровна, дрожащими руками наливая себе валерьянку, осталась с девочками, пытаясь выведать у них хоть какие-то подробности. Но что они могли рассказать? Анна просто пошла в туалет и не вернулась.

В Доме культуры уже почти никого не было, кроме сонного вахтёра и уборщицы, гремевшей вёдрами. Сергей Егорович оббегал все закоулки, заглянул в каждый тёмный угол безрезультатно. Он вернулся домой бледный, осунувшийся, с тяжёлым предчувствием в сердце.

Всю ночь они не сомкнули глаз, обзванивая больницы, морги, друзей и знакомых Анны. К утру, когда стало ясно, что Анна не появилась ни у кого из них, Сергей Егорович пошёл в милицию. Заявление у него приняли, но без особого энтузиазма.

«Молодая, красивая», — хмыкнул дежурный лейтенант, заполняя протокол. — «Наверное, загуляла с парнем, вернётся, куда она денется».

Но Анна не вернулась. Ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Начались мучительные дни поисков. Родители, друзья, одноклассники Анны, просто неравнодушные люди прочёсывали город и его окрестности. Расклеивали фотографии Анны на столбах и автобусных остановках. Опрашивали всех, кто мог её видеть в тот вечер. Милиция тоже вела расследование, но как-то вяло, формально.

Вызвали на допрос Игоря Волкова, того самого парня, который танцевал с Анной. Он клялся и божился, что после дискотеки сразу пошёл домой один, что понятия не имеет, куда могла деться Анна. Его слова подтвердила его мать. Проверили алиби и у других ребят, которые были в тот вечер в ДК. Никаких зацепок, никаких следов. Словно Анна просто растворилась в воздухе.

Следователь, молодой парень, только недавно пришедший на работу после института, разводил руками. «Понимаете?», – говорил он Сергею Егоровичу, пряча глаза. — «Нет тела, нет дела, может, она просто сбежала из дома? В этом возрасте всякое бывает. Поссорилась с кем-нибудь, вот и махнула, куда глаза глядят. Вон, в Комсомольск-на-Амуре сейчас молодёжь активно едет, на стройки века».

Но родители знали, что Анна не могла сбежать. Она слишком любила их, слишком была привязана к дому, к своим друзьям. Да и ссор никаких не было. Последние дни перед исчезновением она была весёлой и беззаботной, строила планы на будущее.

Шли месяцы, превращаясь в годы. Поиски постепенно затихали. Дело об исчезновении Анны Орловой легло мёртвым грузом в архив, покрываясь пылью. Только родители не сдавались. Они продолжали верить, продолжали ждать, продолжали искать. Каждую субботу Ольга Петровна ходила в Зареченский лес, тот самый, что начинался сразу за городом, и часами бродила по тропинкам, вглядываясь в каждый куст, в каждую ямку, надеясь найти хоть какой-то след, хоть какую-то зацепку. Сергей Егорович ездил в областной центр, обивал пороги высоких кабинетов, писал письма во все инстанции, требуя возобновить расследование. Но всё было тщетно.

Время шло, унося с собой надежду. Жизнь Орловых превратилась в бесконечное ожидание, в серую безрадостную череду дней, наполненных болью и отчаянием. Они постарели, осунулись, замкнулись в себе. Их квартира, когда-то полная смеха и света, стала тихой и мрачной, как склеп. Только фотография Анны на стене, улыбающейся, беззаботной, напоминала о том, что когда-то они были счастливы.

Прошло 10 долгих, мучительных лет. На дворе стоял октябрь 1998 года. Страна изменилась до неузнаваемости. Советский Союз рухнул, на его обломках возникали новые государства, новые порядки, новые проблемы. Перестройка сменилась лихими девяностыми с их бандитскими разборками, финансовыми пирамидами и тотальным дефицитом всего и вся. Город Приозёрск тоже изменился. Завод металлоконструкций, где всю жизнь проработал Сергей Егорович, почти остановился, зарплату не платили месяцами. Ольга Петровна, работавшая медсестрой в городской больнице, получала сущие копейки, на которые прожить было невозможно. Они выживали как могли, благодаря небольшому огороду и помощи немногочисленных оставшихся друзей.

Анну уже почти никто не вспоминал, кроме самых близких. Её подруги давно вышли замуж, обзавелись детьми, разъехались кто куда, только Мария, самая верная и преданная, изредка заходила к Орловым, принося с собой гостинцы и пытаясь хоть как-то их поддержать.

И вот, в один из таких серых промозглых октябрьских дней, когда казалось, что уже ничего хорошего в этой жизни произойти не может, раздался телефонный звонок. Звонили из милиции. Орловых просили срочно приехать в отделение.

Сердце Ольги Петровны тревожно ёкнуло. «Что случилось, Сергей?» – спросила она мужа, увидев его изменившееся лицо.

«Не знаю, Ольга, не знаю», – растерянно пробормотал он. — «Сказали, что-то нашли, что-то, связанное с Анной».

В отделении их встретил уже немолодой седовласый майор, представившийся как Пётр Семёнович Громов. Он долго молчал, перебирая какие-то бумаги на столе, потом поднял на них усталые глаза.

«Понимаете…», – начал он глухим, немного виноватым голосом. — «Сегодня утром в Зареченском лесу, в районе старых торфяных разработок, один грибник… В общем, он нашёл вот это». Майор протянул им небольшой полиэтиленовый пакет.

Внутри лежала она, красная замшевая туфелька с маленьким бантиком, потемневшая от времени и сырости, но всё ещё узнаваемая.

«Та самая, Аннушкина!» – Ольга Петровна вскрикнула и схватилась за сердце.

Сергей Егорович окаменел, не в силах отвести взгляд от этой страшной находки. Десять лет они жили в неизвестности, цепляясь за призрачную надежду, что Анна жива, что она где-то далеко, но обязательно вернётся. И вот теперь эта туфелька, как безмолвный, страшный свидетель, разрушила их последнюю иллюзию.

Майор Громов, видя их состояние, налил им воды, попытался успокоить. «Мы понимаем, как вам тяжело, – сказал он. – Но эта находка, она даёт нам шанс возобновить расследование. Возможно, теперь мы сможем наконец-то узнать, что случилось с вашей дочерью».

Он рассказал, что грибник наткнулся на туфельку случайно, в довольно глухом, заброшенном месте, примерно в пяти километрах от города. Рядом никаких других вещей или следов обнаружено не было. Но сам факт, что туфелька пролежала там столько лет, говорил о многом.

«Мы немедленно организуем поисковую операцию в этом районе, – заверил их Громов. – Прочешем каждый метр. Возможно, нам удастся найти что-то ещё».

На следующий день большая группа милиционеров, солдат внутренних войск и добровольцев из числа местных жителей отправилась в Зареченский лес. Погода, как назло, испортилась окончательно. Холодный пронизывающий ветер гнал по небу низкие свинцовые тучи, время от времени начинал сыпать мелкий колючий снег с дождём. Лес, и без того мрачный и негостеприимный, казался зловещим и полным скрытых угроз.

Поиски продолжались несколько дней. Люди, разбившись на небольшие группы, методично прочёсывали каждый куст, каждую ложбинку, каждый заброшенный торфяной карьер. Сергей Егорович, несмотря на уговоры жены и врачей, тоже участвовал в поисках. Он ходил по лесу, как привидение, не чувствуя ни холода, ни усталости, вглядываясь в землю, в надежде найти хоть что-то, что могло бы пролить свет на судьбу его дочери. Но лес молчал, упрямо храня свои тайны.

Кроме нескольких старых проржавевших консервных банок да обрывков каких-то тряпок, ничего существенного найти не удалось. Казалось, что та единственная туфелька была лишь жестокой насмешкой судьбы, дразнящей и обманчивой надеждой.

Тем временем следователь Громов, понимая, что одними поисками в лесу делу не поможешь, решил поднять старое дело об исчезновении Анны Орловой и начать всё сначала. Он заново опросил всех, кто проходил по делу 10 лет назад: подруг Анны, её одноклассников, работников Дома культуры, того самого Игоря Волкова, который, как оказалось, давно уже уехал из Приозёрска и жил где-то на севере. Громов внимательно изучал протоколы допросов, пытаясь найти в них какие-то несостыковки, какие-то упущенные детали. Он разговаривал с Орловыми, часами выслушивая их сбивчивые, полные боли воспоминания о том страшном вечере и о последующих годах мучительной неизвестности.

Майор был опытным следователем, за его плечами было немало раскрытых дел, в том числе и «глухарей». Он обладал острым умом, наблюдательностью и тем, что называют нюхом на правду. И что-то в этом деле, несмотря на его кажущуюся безнадёжность, его настораживало. Какая-то недосказанность, какая-то фальшь сквозила в показаниях некоторых свидетелей, даже спустя столько лет.

Особенно его заинтересовал один момент. В первоначальных материалах дела упоминался некий Виктор Захаров, парень лет 25, который в то время работал осветителем в Доме культуры. Он был допрошен одним из первых, но ничего существенного не сообщил. Сказал, что Анну Орлову видел мельком, как и многих других девчонок, на дискотеке её не запомнил. После работы сразу ушёл домой. Однако, одна из подруг Анны, Мария, на повторном допросе у Громова, вдруг вспомнила одну деталь, которой десять лет назад не придала большого значения, а может и попросту не вспомнила в деталях в шоковом состоянии.

Мария, потупив взгляд, тихо сказала: «Знаете, Пётр Семёнович, тогда, десять лет назад, я всё никак не могла понять одну вещь. Когда мы с Леной вышли покурить на улицу, я видела, как Аня в коридоре возле туалета разговаривала с этим самым Захаровым. Он что-то ей говорил, а она, вроде, смеялась, но смех у неё был какой-то натянутый. Я подумала тогда — мало ли, может, просто знакомый. А потом… потом уже не вспомнила».

Громов нахмурился. Эта мелкая, почти случайная деталь могла менять многое. Он поднял архивные данные: Захаров после 1988 года уволился из ДК, через пару лет уехал в соседний район, потом след его терялся. Формально у него алиби было — он утверждал, что ушёл домой. Но никто толком этого не подтвердил.

Майор дал запрос по всем базам. И вскоре всплыло: Виктор Захаров не так давно вернулся в Приозёрск. Работал на частной пилораме, жил на окраине города, в старом доме, доставшемся от родителей. Женат не был. Соседи отзывались о нём как о человеке замкнутом, но вспыльчивом, любил выпить.

Громов решил действовать осторожно. Он с двумя оперативниками навестил Захарова под видом проверки по старому делу. Тот встретил их неохотно, глаза бегали, руки дрожали. В доме царил хаос: пустые бутылки, мусор, в углу старая коробка с вещами. И именно там, среди тряпья, Громов заметил странный предмет — кусок красной замши, будто от старой туфли.

«Откуда это?» — резко спросил майор. Захаров побледнел и пробормотал: «Да так, тряпка какая-то… нашёл». Но опытный взгляд следователя уже уловил в его поведении что-то большее, чем простую растерянность.

Захарова взяли в отделение. Первые часы он держался, отрицал всё. Но когда экспертиза подтвердила: кусок замши идентичен материалу туфельки, найденной в лесу, его оборона рухнула. Под давлением улик он начал давать сбивчивые показания.

Сначала говорил, что просто хотел «погулять» с Анной, что она отказалась, он разозлился, началась ссора. Потом признался: вытащил её через чёрный ход ДК, обещая «проводить домой», но повёл в сторону леса. Там, по его словам, «всё вышло из-под контроля». Он уверял, что «не хотел убивать», что «она сама упала и ударилась». Но следствие понимало: это была лишь жалкая попытка смягчить вину.

Когда Орловым сообщили о признании, Ольга Петровна не выдержала и потеряла сознание. Сергей Егорович сидел, сжав кулаки, не произнося ни слова, только его взгляд был тяжёлым, как камень. Для них правда оказалась страшнее самой неизвестности.

В лесу начались новые раскопки. Через неделю нашли останки, частично сохранившиеся в торфяной яме, вместе с обрывками ткани синего платья в горошек. Экспертиза подтвердила: это Анна.

Город гудел. Люди, давно забывшие об исчезнувшей школьнице, снова заговорили: «Вот оно что… всё это время убийца жил рядом с нами».

Захарову предъявили обвинение в похищении и убийстве. На суде он пытался оправдываться, говорил, что был пьян, что «не помнит, как всё вышло». Но судья, глядя на родителей Анны, не оставил ему ни малейшего шанса.

Приговор — двадцать лет лишения свободы.

Для Орловых это стало и облегчением, и новым ударом. С одной стороны, кошмарная неизвестность закончилась: они узнали правду, нашли останки дочери, смогли похоронить её по-человечески. С другой — сама правда оказалась слишком тяжёлой.

Похороны Анны прошли тихо. На кладбище собрались только самые близкие — родители, Мария с семьёй, несколько одноклассников. Сергей Егорович стоял над могилой, не пролив ни одной слезы. Ольга Петровна, наоборот, рыдала навзрыд, прижимаясь к кресту, словно к самой дочери.

После похорон к ним подошёл майор Громов. «Я знаю, вам тяжело. Но поймите: теперь её имя очищено. Никто не скажет, что она сбежала, никто не будет шептаться за спиной. Она была жертвой, а не беглянкой».

Ольга Петровна подняла на него красные от слёз глаза и только кивнула.

Сергей Егорович сказал тихо, но твёрдо: «Спасибо вам. Вы единственный, кто довёл это дело до конца».

Прошло ещё несколько месяцев. Жизнь Орловых всё так же оставалась серой и тяжёлой, но теперь в их доме воцарилось странное спокойствие. Они знали правду, и эта правда, какой бы страшной она ни была, позволила им хотя бы перестать ждать звонка в дверь или шагов на лестнице.

Каждую субботу они ходили на кладбище. Ольга Петровна приносила цветы, Сергей Егорович молча стоял, курил и смотрел вдаль. Им было больно, но они жили.

А в Приозёрске ещё долго вспоминали Анну Орлову. Девочку с голубыми глазами и красными туфельками, которая когда-то смеялась звонко и светло, а потом исчезла навсегда. Теперь её история стала уроком для целого города — уроком того, как страшна может быть человеческая слепота и равнодушие, и как важно не забывать тех, кто исчезает бесследно.