ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
4 октября в 10:30

Мне как-то рассказали, что киты тонут. Они плывут, а к их шкуре прирастают ракушки, усоногие, тина — целый мир, который они несут на себе. Они тяжелеют, даже не замечая этого, пока однажды сила тяжести не перевешивает желание жить. И тогда они не могут подняться к свету, чтобы сделать глоток воздуха. Они идут ко дну под грузом того, к чему сами же и привыкли.

Было время, я сама пыталась нарастить на себя ракушки. Я втайне жаждала быть несчастной. Заходила в интернет и вбивала в поиск: «он меня бросил», «меня никто не любит», «жизнь бессмысленна». И интернет, как послушное зеркало, отражал мне тысячи таких же, как я — потерянных, разбитых, тонущих. И я с горьким торжеством думала: «Вот. Я была права. Все действительно так же плохо, как и у меня».

Быть несчастной — удивительно удобно. Это освобождает от всего: от действий, от надежд, от ответственности. Можно просто лечь и позволить внутреннему вихрю кружить в себе все темное — старые обиды, страх будущего, зависть к чужой лужайке. Можно вспомнить мальчика из детсада, который отобрал веер, и решить, что это и есть квинтэссенция вселенской несправедливости. Вихрь набирает обороты, и вот уже его гул заглушает все: ВСЕ ПЛОХО! ВСЕ УЖАСНО!

Я не помню, когда я перестала это делать. Но я перестала.

Теперь этот вихрь я вижу в своей маме. Я ее обожаю, но иногда ее слова — как ножом по стеклу.
— Спасибо за кофту! Мне теперь до конца жизни хватит!
— Поеду в этот отпуск. Надо же хоть раз перед смертью порадовать себя.
— Давай при ремонте поставим душевую кабину. Через пять лет я уже в ванну не заберусь.
Ей пятьдесят пять. А она уже пишет финальные главы своей книги, ставя точку за точкой.

Однажды умер мой друг. Банально и внезапно: утро, пробка, рабочие звонки, «Цезарь» на ужин, и — тишина. Его мама в день похорон спрашивала: «А Игорь приехал? Или он еще в пробке?» Она называла гроб его именем. «Игорек, осторожно, ступенька», — говорила она, и мозг отказывался складывать эти слова в реальность.
И я потом ловила себя на мысли: он вообще понимал, что живет? Чувствовал вкус этого дня? Это был его последний салат «Цезарь», последняя пробка, последний закат.

Все эти мантры «цени каждый миг» — они не работают, пока тебя не хлопнут по лицу потерей. Мы не просыпаемся с криком «УРА! Я ЖИВОЙ!». А, может, стоит? Проснуться, открыть глаза и осознать этот простой, оглушительный факт: ты ЕСТЬ. Ты здесь. И это уже повод.

Мне рассказывали про один вид медуз. Они могут питаться токсинами, ядами, всей грязью океана. И не умирают. Потому что для них яд — не трагедия, а просто часть среды. Часть жизни. И когда на меня накатывает волна плохого, я пытаюсь стать такой медузой. Не кричать «почему я?!», а принять: да, это часть моего океана. Это не повод тонуть.

Люди — странные существа. Вот история: расстаются двое. Один — прекрасная лошадь, а второй — просто кучка навоза. И по логике, лошадь должна ржать от счастья, что наконец-то сбросила с копыт эту липкую тяжесть. Но нет. Она стоит и горюет, что кучка навоза ее бросила. Она плачет по тому, что отравляло ее жизнь.

Со мной тоже такое было. Я влюбилась за один взгляд. Мгновенно и безнадежно. Его глаза были полны такой глубины, такой тайны... Я буквально сгорала от этого чувства, заболела, уехала из города, тонула, как тот кит. Я была уверена, что он — моя судьба, моя трагедия и моя погибель. А потом мы встретились снова. И я поняла, откуда в его взгляде была такая невыразимая глубина. У него было легкое косоглазие.

Теперь я учусь у своего кота Мити.
Я сижу, сдвинув брови, вся в черных тучах от того, что что-то не получается. Ненавижу весь мир. А он рядом лежит на спине, развалясь в кресле. Он разглядывает свой пушистый живот, свои лапы с аккуратными пальчиками, весь свой божественный, совершенный облик. И по нему видно — он не знает, в какое место своего прекрасного тела ему стоит себя поцеловать в следующий раз.
Вот так и надо жить. С простой, кошачьей уверенностью в своем праве на этот мир, на эту радость, на этот глоток воздуха. Не обрастая ракушками, а сбрасывая их одной легкой, ленивой дрожью.