ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
вчера в 09:07

Мучения тети Ривы начались в пять с копейками утра, когда она проснулась от храпа дяди Пети, и продолжались по сей момент, хотя на часах уже восемь, и все приличные люди уже заняты каким-то делом.
- На Привоз или на Новый? – страдает тетя Рива и в сотый, наверное, раз перебирает варианты.
- На Привоз ближе, - сосредотачивается она опять, - но на Новом дешевле… Да, но на Новом зелень и лук дороже… И трамвай всегда полный…
Она уже окончательно решает ехать на Привоз, но тут вспоминает, какую замечательную курицу купила в прошлый раз на Новом базаре. Жирную, желтенькую с тонкой и крепкой шеей…
- При чем тут шея? – спросят недогадливые и вообще посторонние от одесской кухни. Мне жалко этих людей, поэтому я им отвечу.
- Тетя Рива решила фаршировать куриную шейку. А раз решила…
Но для фаршированной шейки обязательно нужна курица. Ну, и где ее взять? И опять, и опять тетя Рива задается этим вопросом.
- Мадам Берсон постоянно ездит на Новый базар. Ну, не постоянно, а часто. И кур только там покупает. Значит, мадам это выгодно. Решено?
Тетя Рива открыла шкаф, порылась под стопкой постельного белья и извлекла от дальней стенки небольшой старый ридикюль – ее персональный сейф. В ридикюле лежали квитанции-жировки, бумажки, на которых были написаны старые и не очень анализы и, конечно, деньги.
Вот я написал «конечно», но это не совсем так. Иногда, в конце месяца деньги оттуда исчезали. Бывало…
Но в этот раз деньги были. Тетя Рива взяла сиреневую двадцатипятирублевку, синюю пятерку и две зеленые трешки.
- Должно хватить! – подумала она.
Двадцать третий трамвай можно было услыхать еще, когда он был на Чичерина. Так лязгало, гремело и болталось на рельсах это чудо трамвайного искусства начала ХХ века. На подножках, или, как говорят в Одессе, на колбасе висели мальчишки, но в вагоне было почти пусто. Загадка!
- Это для меня так Бог устроил! – радуется тетя Рива, усаживаясь на деревянную скамейку. А потом сразу начинает огорчаться: - Ой, а что будет на обратно, когда я буду такая нагруженная!
Лязгая и гремя, трамвай поднялся по Греческой имени ихнего, как его Карлу Либкнехта, набрал людей на площади и покатил дальше.
- Мадам, где едете? – начал пристегиваться к тете Риве какой-то аферист. Самому, наверное, уже семьдесят, а интересуется. Тетя Рива поджала губы и не ответила. Тем более, дядя Петя сурово не одобряет.
Возле цирка тетя Рива сошла, но на старичка все же оглянулась. Между нами, конечно, но приятно, когда тебя замечают. Но старичок о чем-то говорил какой-то даме с лисой, и тетя Рива досадливо отвернулась. Нет, этим мужчинам доверять нельзя!
Справа от входа в Новый базар был мясной корпус, слева рыбный. Но тетя Рива их проигнорировала. Куриная площадь, куда ей, собственно, было нужно, находилась в другом конце базара ближе к улице Конной. Опасная улица! С дядей Петей туда попадать категорически нельзя, потому что там торгуют вином заезжие молдаване и радостно дают пробовать.
На куриной площади торгуют, ясной дело, не только курами – курями, как говорит мадам Берсон, - но и гусями, утками, индюками. Попадаются и кролики, с которых уже снята шкурка и только на лапках оставлены серые носочки. Но к чему отвлекаться?
Необходимую курицу тетя Рива приметила сразу, но демонстративно прошла мимо, приценившись для виду совсем к другой. За другую курицу хотели двадцать пять рублей, и это был разбой и аферизм, о чем тетя Рива сообщила торговке. Та, в свою очередь, обрадовала тетю Риву известием о том, что аферисты, как раз, все городские, а сельские жители все, без исключения, люди честные и верующие.
Приятный разговор мог бы и продолжиться, но тетя Рива, как бы случайно, приценилась к нужной ей птице.
- А эта сколько?
Хотели те же двадцать пять и, откровенно говоря, курица была хороша. Но… Наступал тот сладкий и светлый миг, который непосвященные называют торговлей, а люди знающие и понимающие искусством.
Начало радовало. На предложенные тете Ривой восемнадцать рублей и пятьдесят копеек, торговка ответила двадцатью четырьмя, а ставку в девятнадцать, побила двадцатью тремя пятидесятью. Дальше дело пошло туже, но пошло. Разбежались на двадцати двух рублях и это был хороший гешефт.
Лук, зелень, морковка, петрушка… Ну, это не заняло много времени и, как оказалось, денег.
Окрыленная успехом, зашла тетя Рива в молочный корпус.
Как вы думаете, где на базаре больше всего соблазнов? А-а, с вами все ясно, если вы уставились на вывеску колхоза имени Карла Либкнехта – всюду, буквально всюду, он!. Колхоз этот колхозничает, в основном вином!
А молочный корпус… О, это больница для носа и желудка. Все белое, чистое и торговки обращаются не «мадам», а «девушка». Правда и цены тут жуткие. Кило сливочного масла – пятьдесят рублей. А масло сладкое, почти оранжевое… Говорят, они его морковкой красят.
А брынза. Сколько, оказывается, на свете брынзы! Блины и шары этого ценного продукта разложены почти на всех прилавках. Соленая, малосолка, жирная, постная, коровья, овечья, козья… И пробовать дают щедро, не капцанничая.
И творог! Горы творога на все вкусы и желания. И тоже можно пробовать, пробовать, пробовать.
Но есть одна тонкость. Если ты много пробуешь, то хоть у кого-то, хоть немного, купи. Иначе ты не покупатель, а халамидник. А быть халамидником в Одессе, где все друг друга знают, более чем позорно! Тебя не позовут на удачные поминки, не пустят играть в домино и никто с тобой рядом не сядет даже в общественной уборной в Горсаду.
Тетя Рива купила кусочек брынзы – грамм триста – и пол кило нежирного творога. В общем, оказалась на высоте. И собралась в обратный путь.
Она снова пересекла Базар, вышла на Конной, спустилась до Ольгиевской, села в почти пустой трамвай и поехала на круг до Пастера. На конечной пришлось немного постоять, но кондукторша, которой тетя Рива оплатила и проезд до конечной, и проезд до Жуковского, ее не тронула. Так что, тетя Рива с удобствами доехала домой, переоделась и принялась за готовку.
Для начала, курицу надо было разделать. Первым делом, тетя Рива сделала надрез острым ножом чуть ниже куриных крылышек, а потом, подрезав суставы под крылышками, сняла шкурку с шеи и до надреза. Потом белыми нитками зашила более узкую часть. Ту, что у шеи. Получился такой себе мешочек с крылышками.
Потом тетя Рива достала пупок, печеночку и сердечко и отложила в мисочку. Ох, как пригодится!
Курица, как и предполагалось, оказалась жирной. Жир тетя Рива тоже срезала.
Осталась одна чепуха. Грудинка пойдет, но уже в другой день, на котлеты, пулечки она приготовит тоже в другой раз, а то, что осталось – на бульон. Тетя Рива поставила вариться этот самый бульон, кинула в него потрошки и занялась настоящим делом. Она стала выжаривать куриный жир. Сняв шкварки, тетя Рива кинула в сковородку лук. Он просто обязан был дойти до стадии золотистости. И таки да, дошел.
Достав потрошки из бульона, тетя Рива порезала их мелко-мелко и стала готовить фарш, смешав жареный лук, рубленные потрошки и шкварки. Соль, перец… Что еще?
Некоторые кладут в фарш муку, некоторые манку. Есть и такие – и я их понимаю! – любят кукурузную муку. Ну ту, из которой мамалыга. Но у тети Ривы был свой секрет. Она клала в фарш мацемел!
О, уже вижу недоумение на лицах. Ну-ка, кто знает, что такое мацемел? Ай-яй-яй! Рассказываю: мацемел – это мука, полученная из хорошо смолотой и полностью запрещенной мацы!
В синагоге у Пересыпского моста тайком покупала тетя Рива мацу, приносила в наволочке домой и часть ее молола в ручной – а иных и не было! – мельничке. Так получался этот самый мацемел, благодаря которому тетиривина фаршированная шейка котировалась так же высоко, как неведомые, невиданные, но легендарные конфеты «Стрелка».
Тетя Рива аккуратно, но не туго, заполнила мешочек шейки фаршем, зашила отверстие и положила изделие в бульон.
В кухне было жарко, и тетя Рива обреченно открыла окно. А как же! Все были на месте и, задрав голову, смотрели на нее.
- Рива! Я принесу варенье из кислых слив! – не спросила, а сообщила тетя Маруся.
- А я сделала пюре! – заявила тетя Аня.
- А я на той неделе готовила борщ! – напомнила мадам Берсон.
Народ одобрительно зашумел. Кислое варенье к фаршированной шейке – это вкусно! Пюре, как гарнир, в самый раз. Да борщ у мадам вышел отменно. Потом люди потянулись к двери в парадную.
- А вдруг Пете не хватит? – спохватилась тетя Рива и, обжигаясь, отхватила от шейки почти половину. Она не была жадной. Разве что, предусмотрительной…

Александр Бирштейн