ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
вчера в 16:02

ЦВЕТОК
Подарок для Даньки

Все началось с того тревожного звонка пару дней назад. Мама ответила и долго слушала кого-то, время от времени отвечая короткими и злыми фразами. На лбу ее появилась складка, точь-в-точь как тогда, когда Данька заболел и к ним домой приходил хмурый и усталый, резко пахнущий больницей участковый врач.

Данька затаился и пытался вслушиваться в слова мамы, но ничего не было толком понятно. Пару раз прозвучало «ритуальное агентство», «похороны», «отпевание».

А потом притихший Данька узнал, что умерла баба Нюра. Его бабушка, а точнее прабабка, что жила в какой-то там далекой деревне. Впрочем, Данька никогда там не был и новость эта не вызвала в нем ровным счетом никаких эмоций.

Зато Данька узнал, что через два дня они поедут в деревню на похороны, на целый длинный весенний день, и он сможет пропустить школу. Эта новость была гораздо приятней, Данька, хоть и заканчивал всего лишь первый класс, уже успел полностью разочароваться в, как его называла их молоденькая учительница, «учебном процессе».

Своему закадычному другу, Кольке, Данька весомо и солидно сообщил, что в четверг едет на похороны и в школу не пойдет. Тот проникся, и Данька пообещал сделать и прислать пару фоток с кладбища.

Вставать в четверг пришлось ни свет, ни заря, и Даньке вся эта поездка разом разонравилась. Да еще и ехать нужно было долго, пару часов. Мама вела машину молча, сосредоточенно глядя на дорогу, и Данька сам не заметил, как задремал.

Проснулся он уже от тряски по грунтовке. Весеннее солнышко все-таки разогнало собиравшиеся было поутру облака и день обещал быть ясным и теплым.

Мама быстро взглянула на его заспанные глаза:

- Скоро уже, Даня, потерпи. Пару минут и на месте будем.

Данька кивнул и уставился в окно. Из-за пригорка уже виднелись первые дома, где-то вдалеке лаяли собаки и вдоль дороги рядами стояли однообразные деревянные заборы, опоясывающие огороды.

Данька потянулся было за телефоном, чтобы сделать фотку, но того ни в кармане, ни в рюкзаке не было.

- Что ты там вертишься? Совсем устал? – спросила мама.

- Телефон забыл, - буркнул Данька.

- Ну ничего, хоть отдохнешь от него, сидите там сутками, - мама проблемой не впечатлилась и Данька обиженно засопел.

Настроение опять испортилось. И почему он не проверил свой телефон перед отъездом? Перед Данькой так и маячил его стол, где смарт со вчерашнего дня лежал на зарядке. И Кольке же обещал фоток...

Данька вздохнул, скинул рюкзак в угол на старую скрипнувшую кровать и отправился исследовать новую территорию.

В двух комнатах и маленькой кухне ничего интересного не нашлось. Старая мебель, какие-то полки, заставленные банками с непонятным содержимым, выцветшие фотографии на стене, зеркала, зачем-то закрытые грязными тряпками. В шкафу пыльная посуда и книги, от которых настойчиво тянуло плесенью, как от старого хлеба. Здоровый комод с множеством выдвижных шкафчиков. Ради интереса Данька заглянул в парочку из них, но увидел лишь кучу скучных бумаг - какие-то документы, старые открытки, сломанные ручки и карандаши. Складывалось впечатление, что кто-то копался в комоде, да так и бросил, не найдя ничего нужного.

Один хлам, ничего интересного.

- Даня! Иди сюда! – голос матери с улицы слышался приглушенно, словно теряясь среди старой обстановки внутри дома. Данька задвинул последний ящик, натянул куртку и выскочил наружу.

Двор изменился. Прямо в центре на двух табуретках возвышался темно-красный гроб и с него до самой земли свисало какое-то неопрятное покрывало. Вокруг стояло несколько немолодых женщин в платках, чем-то неуловимо похожих друг на друга, пара хмурых мужиков неопределенного возраста и мама.

Чуть не задев вертикально стоящую рядом с дверью крышку гроба, Данька несмело подошел к матери.

- Попрощайся с бабой Нюрой, - тихо сказала она.

В гробу лежала старая женщина с неприятным заостренным лицом. Руки, тонкие, неестественного желтоватого цвета, были скрещены на груди. Данька подумал, что она похожа на какую-то гигантскую черную птицу.

Как экспонат в музее.

Хорошо, что глаза закрыты. Смотреть в лицо женщине было невыносимо.

Даньке внезапно захотелось, чтобы крышку гроба поскорее положили на место, скрыв бабу Нюру от невольных зрителей. Он покрепче вцепился в мамину руку и часто-часто заморгал.

***

Когда они попали на деревенское кладбище, время уже перевалило за полдень. Мама шла в конце недлинной процессии и вполголоса переругивалась о чем-то со специалистами из того самого автобуса по каким-то там ритуалам.

Данька затосковал. День выходил каким-то противным и вязким, и даже яркое солнце не радовало теплом. Был бы хоть телефон…

Он отстал от процессии и ловко свернул в сторону, юркнув в промежуток между оградками. Идти было сложно, приходилось пролазить через узкие перешейки между решетками, отчего куртка быстро покрылась полосами ржавчины. «Мама опять будет злиться», - подумал Данька, пытаясь отряхнуться, но от этого одежда стала только грязнее.

Здесь было гораздо интереснее. Практически за каждой оградкой стояли памятники со странными фотографиями, лица людей на них выглядели подчеркнуто сурово и, казалось, осуждающе смотрели прямо на Даньку. Он попытался читать надписи на памятниках, но быстро сдался – буквы не складывались в понятные слова, да и зачастую многие из них уже утратили былую четкость.

Памятники сменяли друг друга, ведя Даньку все дальше и дальше. Пару раз он видел фотографии младенцев на них, остановился рядом, подивившись, и потом вдруг заметил портрет мальчика своего возраста. «Вылитый Колька», - подумал он, - «только причесанный». И почему-то именно эта фотография внезапно испортила все желание гулять по кладбищу.

Данька завертел головой. Откуда он пришел? Деревья между оградами отбрасывали тень на памятники, легкий ветерок шевелил листву, и вдруг Даньке показалось, что лица на фотографиях ожили и подмигивают ему. Тут же ему стало сильно не по себе.

Он ускорил шаг, и, стараясь не сорваться на бег, устремился в сторону от «Кольки». Тщательно пытаясь не смотреть на потерявшие всякую привлекательность фотографии и гоня от себя мысль, что заблудился.

Данька понял, что уже некоторое время стоит без движения, не зная, какой путь выбрать. Взгляд его упал направо, на старую решетку, всю ржавую и заросшую сухим вьюном. Памятник за ней сильно отличался от остальных, что уже видел Данька, представляя собой какую-то неестественно скрученную спираль.

Как будто окаменевший пенек кривого дерева.

Данька осторожно перелез через решетку. Никаких надписей и фотографий на памятнике не было. Лишь у самого подножия, на площадке, лежало что-то ржаво-красного цвета.

Данька присел на корточки и аккуратно взял предмет в руку. Это оказался странный, грубо сделанный цветок из двух гнутых железных пластинок. На одной пластинке четыре лепестка побольше, на другой четыре поменьше, немного повернутые относительно первой. Данька покрутил цветок в руках, и вдруг ойкнул, уколовшись – на пальце быстро набухала красная капля.

На глаза сами собой навернулись слезы. Даньке очень захотелось домой, в город. Чтобы рядом стоял компьютер, чтобы можно было взять в руки телефон, да даже ненавистные школьные уроки вдруг стали казаться не такими уж и противными.

И чтобы мама позвала ужинать.

Он зажмурился, представив себе тарелку с сочной котлетой, еще пять минут назад шкворчащей на сковороде. И маму у плиты, что ободряюще улыбается ему.

И, странное дело, он внезапно отчетливо понял, куда надо идти, как будто бы кто-то заботливо подсветил ему путь между оградками.

Точь-в-точь в компьютерной игре.

Данька улыбнулся, вытер слезы, сжал покрепче найденный цветок в руке и ноги словно сами понесли его по указанной дорожке.

***

Конечно же, ему попало. И за грязную куртку, и за то, что его уже полчаса не могли найти. Мама, и так непривычно злая, резко дернула его за руку и потащила на выход, продолжая о чем-то спорить с невзрачным мужичком в костюме. Данька и не сопротивлялся, ловя обрывки разговора.

«…но и вы меня поймите, нельзя сейчас памятник. Земля усядет через годик - тогда и поставим все честь по чести…»

Мужичок бубнил, мама тоже что-то отвечала, Данька тащился за ними, быстро переставляя ноги, чтобы успеть за взрослыми.

У него внезапно разболелась голова, разом, будто обруч какой стиснул и не отпускал. Откуда-то отчетливо тянуло резким запахом гари, как от костра, и где-то на пределе слышимости выл хор голосов на одной тоскливой ноте.

Как от нестерпимой и бесконечной боли.

«…вот тут, смотрите, новые могилки - сразу ставим все под ключ. Вы ж отказались от кремирования, а тут все после крематория лежат. Поэтому и памятник сразу…»

Данька и сам не запомнил, как они добрались до дома бабы Нюры.

Во дворе стало полегче. Бубнящий мужичок испарился вместе с автобусом, мама ушла в дом, а Данька с облегчением присел на кривую скамеечку около калитки. Головная боль ушла так же внезапно, как и появилась, и он сразу повеселел.

- Даня! Сейчас я чай попробую тут устроить, и будем есть! Не теряйся опять!

Услышав мамин голос, Данька понял, что сильно голоден - завтрак был вечность назад. Он достал из кармана цветок, сжал его в руке, зажмурился и задрал голову вверх, подставляя лицо ласковому солнечному свету.

Внезапно потемнело.

Данька открыл глаза. Загораживая солнце, перед ним стоял здоровый мужик и хмуро смотрел вниз, прищурившись, отчего лицо его казалось Даньке сильно перекошенным.

- Мамка где твоя, малец? – голос у мужика был под стать, хриплый, царапающий.

Данька хотел ответить, но лишь молча мотнул головой куда-то назад.

- Ты передай ей, что не по-людски как-то. Помянуть надо. Хоть и ведьма ваша Нюрка была, а тоже человек, - он вдруг резко опустился на корточки и его глаза оказались вровень с Данькиным лицом, - не по-людски…

На Даньку пахнуло чем-то похожим на тот запах, что преследовал его в доме бабы Нюры. Он отшатнулся.

- Чё там у тебя, малец? – Мужик цепким взглядом ощупал Данькину руку и ловко схватил его за кисть, заставляя разжать ладонь. Цветок выпал, и мужик быстро подхватил его.

- Сто лет такого не видел, - пробурчал он, - это ж с венка кладбищенского, раньше такие делали. И где откопал-то…

Он перевел взгляд на застывшего в страхе Даньку.

- Нельзя с кладбища ничё в дом таскать, малец, - мужик покачал головой и ощерился, - к беде это. К беде…

- Отдай! – Данька сам испугался своего пронзительного крика. Почему-то ему страсть как не хотелось, чтобы цветок находился в других руках. - Отдай!

Он сжал кулаки и со всей силы ударил мужика обеими руками в грудь. Мужик резко встал, быстро замахнулся и толкнул Даньку в ответ, да так, что тот с размаху отлетел прямо на покосившийся забор.

- Отошел от ребенка! – мамин голос звонко хлестнул по ушам, и Данька увидел, как она бежит через двор к выходу.

Мужик попятился, сплюнул, процедил сквозь зубы: «Шлюха городская», скользнул по лежащему Даньке равнодушным взглядом.

- Да цел щенок твой. Нюрка ведьма была, и вся кровь ваша такая же проклятая. Запалить бы, да керосину жалко, - он еще раз сплюнул, и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь.
Голову вновь стиснул обруч, да так, что на глазах выступили слезы. Даньке внезапно стало очень холодно. Он поднял руки перед собой – они мелко-мелко дрожали.

Мама присела рядом, обняла его крепко.

- Да ты ж весь горишь! Что ж за напасть-то такая!

Она подхватила его на руки.

- Ну-ка в дом давай скорей!

Данька увидел, как на лбу у мамы снова появилась отчетливая складка. Голова болела просто неимоверно, тело сотрясала дрожь, и Данька внезапно для себя провалился в ласковую темноту.

Остаток дня запомнился урывками. Слышались чьи-то встревоженные голоса, Даньку чем-то поили, укутывали в какое-то пропахшее сыростью одеяло, но ему все равно было очень-очень холодно.

А потом он наконец-то уснул.

***

Сон Даньке приснился престранный.

Снилось ему, что сидит он в доме за столом, причем дом был не бабы Нюры, совсем другой, но так же неуловимо на него похожий. Сам Данька был во сне огромным, высоким, и тело его ощущалось неуклюжим и неповоротливым.

На столе лежал его цветок. Данька взял его в руки, мимоходом снова удивившись, какие они огромные. Мысли путались, в голову лезли странные образы и слова.

«Надо бы навестить Ленку в городе, узнать, как там Матвей, батьку-то почитай и не помнит уже»

Данька моргнул. Какие Ленка и Матвей? Никого с такими именами он ни в школе, ни во дворе не знал. Но где-то в голове упорно маячило смазанное лицо смутно знакомой женщины.

«Шлюха городская. Он и пил то в меру, поменьше других»

Женщина в голове презрительно смотрела на него, и от этого взгляда ныло в груди.

Данька встал, прошелся по комнате, машинально закрыл дверцу шкафа. Его лихорадило.

Надо протопить. Тогда холод уйдет.

Протопить. Странное и смешное слово.

Данька ловко открыл дверцу большой побеленной печки, так, словно делал это уже не один раз, не менее ловко уложил туда стопку поленьев из ящика рядом и зажег огонь удобно подвернувшей зажигалкой.

Откуда-то он знал, что дрова сухие, дубовые, займутся сразу и поделятся отличным, ласковым жаром. Нужно только подождать.

Он опять прошелся по комнате, подолгу застывая и рассматривая обстановку дома. Все казалось почему-то неуловимо знакомым.

Данька внезапно понял, что все это время сжимает в левой руке свой цветок и от этого сразу успокоился. Все будет хорошо.

Холод снова дал о себе знать, словно откуда-то потянуло стылым воздухом. Данька поежился и вернулся поближе к печке, что уже ощутимо нагрелась.

Добавить дров? Он увидел, что под большой дверцей у печки полуоткрыта вторая, поменьше. Данька присел и прикрыл ее одним заученным движением. Скользнув взглядом вверх, он заметил какую-то плоскую железяку с ручкой, что вызывающе торчала прямо из белой теплой стены.

Данька привычно заморгал, поднялся и задвинул звякнувшую железяку в стену, испытав почти физическое удовлетворение от того, как та ловко и плотно встала на свое место.

Вот теперь полный порядок - все закрыто и ничего не торчит.

Холод никуда не делся, и Данька понял, что смертельно устал. Он в очередной раз осмотрелся и тут же зацепился взглядом за кровать в углу.

Кровать с огромным плотным одеялом. Интересно, можно ли уснуть во сне?

Данька залез в тихо скрипнувшую кровать, укрылся с головой и сам не заметил, как согрелся и тут же заснул.

***

Голоса вторглись в сон и не хотели никуда уходить. Один мамин, высокий, хорошо слышный, второй низкий, мужской. Различались только отдельные слова.

«…сосед ваш… угорел насмерть… выпивший… поминки… да мне просто опрос соседей нужно сделать… порядок такой… извините…»

Хлопнула дверь, и Данька сел на кровати. Чувствовал он себя просто отлично, правда, зверски хотелось есть. И в туалет.

Мама вошла в комнату и тут же приложила ладонь ко лбу.

- Как ты меня напугал, - облегченно улыбнулась она и Данька улыбнулся в ответ.

Мама села на кровать, обняла его, и сказала:

- А знаешь, сейчас все бросим и в город, домой, я с документами потом сама съезжу – разберусь. Пиццу купим, большую, твою любимую, с ананасами! – Она взъерошила Данькины волосы и рассмеялась. – Как воробушек встрепанный!

Данька несмело кивнул. Мама чмокнула его в лоб и вышла.

Он разжал левую руку и посмотрел на жестяной цветок. Ладонь была перемазана в ржавчине, лепестки немного помялись и их контуры явственно отпечатались на коже.

Ничуть не удивившись, Данька сунул цветок в стоящий рядом рюкзак.

Чему тут удивляться? Да и куда тот мог деться?
Ведь это теперь его, Данькин, цветок.

sinnara