ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
24 октября 2024

.............. СОЛЕДАД

Несколько десятков лет тому назад, еще во времена диктатора Виделы, в пригороде Буэнос-Айреса, пропал некто Альваро Фуэнтес – тридцатилетний молодой человек. Почтальон целый месяц, ежедневно приходил к нему домой, чтобы отдать именное письмо, но двери никто не открывал. В доме напротив сказали, что тоже давно не видели своих соседей. Почтальону это показалось подозрительным и он обратился в полицию.

Двое полицейских стучали в двери дома c десяток минут — никто не открывал. И когда уже подумалось, что придется их взламывать — двери вдруг распахнулись.
На пороге стояла высокая седая женщина. Ей было около семидесяти лет. Она была накрашена, на губах помада; руки ухожены и с маникюром.
— Ах, вы из полиции! А я думала, что снова пришел этот старый дурак почтальон! Он ходит к нам уже целый месяц.
— Я Родриго, а это мой младший напарник Густаво. Разрешите войти, сеньора…
— Мое имя – Соледад.

Внутри дома было тускло и сыро, пахло вчерашними днями и духами. В комнате, куда пригласила войти хозяйка, стоял старый книжный шкаф с такими знакомыми каждому аргентинцу именами. В доме вообще всё было старым. Летала мошкара. По-периметру комнаты, вдоль стен лежали желтые листья. Их было слишком много. Синьора Фуэнтес объяснила:
— Впервые их занесло сюда через открытое окно еще во времена моей молодости, в 34-ом году. Вначале я их убирала, но с возрастом осень стала приходить каждый год, и я стала не успевать... Вы любите осень?
— Когда вы в последний раз видели своего сына, сеньора?
— Я никогда его не видела.
После паузы один из полицейских удивленно спросил:
— Это как так может быть? Вы же его мать.
— И что?... Что вы на меня так смотрите?

Соледад подошла к окну. Помолчала. О чем-то ненадолго задумалась и не оборачиваясь стала говорить, будто и не полицейским вовсе, а самой себе, вспоминая:
— Да, я покупала ему одежду, стирала, вытирала сопли, готовила завтрак и ужин, собирала в школу, звала домой делать уроки, сидела у кровати, когда он болел, но делала это только потому, что так принято во всех семьях где есть дети. Я не хотела отличаться. Но видеть его? Зачем? Я слишком люблю себя и одиночество.
— Простите, сеньора, но мы плохо понимаем вас.
— Я родила сына поздно. У моих подруг были мужья и дети, а у меня к сорока годам был только муж. Я страдала. А потом у меня появился мой сын Альваро. Он появился, чтобы я не страдала. Вы думаете, что женщины рожают детей, но это не так — матери с сыновьями рождают друг друга вместе. Мы даже зачали друг-друга вместе. В тайне от мужа. Ваше участие, мужчины, не всегда обязательно.
Соледад повернулась. И что-то в ее лице изменилось. Изменилось, как показалось, не в лучшую сторону.
— И после появления сына я перестала страдать. Но это продолжалось недолго. Однажды, вечером, я подошла к зеркалу и вдруг поняла, что не знаю имени женщины напротив. Вы представляете, сеньоры — я потеряла свое имя! И тот, который, спас меня своим появлением от непохожести на других, оказался виноватым в этом... Да, я понимаю, что так матери не чувствуют и так не рассуждают, но это всего- лишь значит, что я оказалась плохой матерью. Не более того. И вот с тех пор я решила не видеть Альваро и о чудо — стала снова Соледад. И теперь мое имя уже не зависело от того, есть у меня дети или нет... А где сейчас мой сын – я не знаю. Простите.
Сделалось душно. Родриго достал платок и вытер лоб.

И тут Соледад неожиданно засмеялась неприятным грудным смехом:
— Послушайте, а может я по-ошибке родила Альваро среди умерших поколений?! А он, когда вырос и осознал это, решил вернуться обратно?
— С вами все в порядке, сеньора Фуэнтес?!
Соледад не переставала смеяться:
— Будет вам! Я искала его там. В том ворохе времён, среди миллиардов спутанных имён и судеб моего Альваро нет.
— Знаете, это уж слишком! Нам пора идти!
Напарники решительным шагом направились к двери.
— Нет, нет постойте! Я хочу вам показать его детские рисунки. Их никто еще не видел.

Стало жутко. Полицейские переглянулись. Подумалось, что они разговаривают с сумасшедшей. А когда, вместо детских рисунков, Соледад стала показывать им чистые альбомные листки и расхваливать их – отпали всякие сомнения.
— Нам нужно посоветоваться, синьора. Где у вас можно покурить?

В прихожей, у открытого окна, Родриго, оглядываясь, прошептал на ухо своему младшему напарнику:
— Ты понимаешь, Густаво?! У нее нет сына, черт побери! У нее нет сына! И никогда не было.… Она его себе придумала! И мужа нет и не было. Она всегда сама.
— А почтальон? А адрес?
— Не понимаю. Чертовщина какая-то!
— Я хочу уйти отсюда.
— Густаво, нет — она больная и несчастная женщина. Очень несчастная! Мы должны ее выслушать и подыграть. Стефан Цвейг понял бы нас.
— Это кто?
— Европейский писатель.

Полицейские вернулись в комнату и стали рассматривать чистые альбомные листки:
— Эта акварель со временем не потеряла цвет. У вашего сына столько фантазии!
— А еще он любил рисовать животных. — оживилась Соледад --Так, по-памяти. Вот посмотрите на этого жирафа! Правда смешная шея? Таких не бывает.
— Почему, сеньора? Шея как шея.
Густаво, на секунду показалось, что на пустом листке он действительно видит жирафа.

После Соледад сделала кофе и принесла семейный альбом. Фотографий в нем не было. На их место были вклеены обычные открытки и квитанции за коммунальные услуги. Соледад называла их фотографиями. Гладила ладонью. Разговаривала с каждой:
— Это старый Буэнос-Айрес. Вы такого не помните. А это я со своим поклонником. Как я танцевала! А с этой фотографии кажется слышится звук скрипки… Вы слышите музыку?
— Да, — хриплым голосом ответил Густаво и со страхом и интересом попытался заглянуть сумасшедшей в глаза. — Судя по-фотографиям, вы в молодости были эффектной женщиной, сеньора!
— Спасибо. Я знаю. – Соледад улыбнулась и хотела погладить Густаво по-голове, но тот резко отстранился.
— А это я и Эва Перон. Она настоящая. Не то что этот ваш Видела! Может он и украл моего сына. Там у него и ищите.
— Синьора, но ведь Эва умерла в 52-ом, и вы не могли .. — начал было Густаво, но напарник наступил ему на ногу и он замолчал..

Вдруг неожиданно Соледад вскочила со стула. Бросила альбом на диван. Растрепала руками волосы. В глазах появился озорной огонек.
— Я хочу туда! В фотографии! Сейчас хочу!
Она упала на колени и на четвереньках подползла к листьям, достала оттуда патефон.
— Он сломан, но я просто хочу его видеть!

И такого танго, Густаво и его напарник не видели никогда до этого и никогда после этого. В этом танго, без пары и в тишине, было всё. И время, и черные брови, и каблуки, и прохлада вечернего Айреса, и любовь, и запах, и смерть, и секс, и надежда, и помешательство… Да что там слова!...
И когда казалось, что Соледад вот-вот расправит крылья и взлетит – раздался грубый, прокуренный мужской крик:
— Я хочу жрать! Соледад, я хочу жрать мясо!

Соледад вздрогнула и остановилась. Ссутулилась. Быстро спрятала патефон обратно в листья. Расправила волосы, разгладила платье и села на стул, выровняв плечи и сдвинув колени. Словно провинившаяся школьница.
— Это чей голос, сеньора Фуэнтес?
— Это мой муж. — равнодушно сказала Соледад, смотря куда-то в сторону. — Он в другой комнате.
— Та-ак, сеньора! А мы можем с ним поговорить?

Соледад не ответила. Встала. Достала из пачки сигарету. Подошла к окну, помолчала.
— А, знаете сеньоры, иногда хочется просто выть. – Она опустилась на стул. – Люди всегда стараются указать причину – скука, усталость от жизни и тому подобная чушь, как-будто действительно должна быть причина. Но я женщина умная и потому знаю, что по-настоящему хочется выть, когда причины нет… Я показывала вам не рисунки сына, а чистые альбомные листки. И не фотографии, а квитанции.
Соледад посмотрела на Густаво и передразнила:
— «Судя по фотографиям, вы в молодости были эффектной женщиной, сеньора!»
Тот покраснел.
— Я действительно не знаю где мой сын. Он давно не приходит ко мне. Я не нужна ему. Я дам вам адрес его друга и девушки.

Повисла тягостная пауза. Никто не знал, что говорить и что делать дальше. Наконец Соледад прервала молчание:
— Вам пора. Мой муж хочет жрать. Я сейчас буду убивать курицу и она об этом ЗНАЕТ.
На секунду в ее глазах снова появился озорной огонёк:
— Это будет кровавое танго, сеньоры! Вы уж простите, но танго – танец только для двоих.

Напарники постояли еще некоторое время у крыльца дома. Старались прийти в себя. А когда отошли на десяток шагов, снова услышали голос Соледад.
Она стояла на пороге и держала за ноги убитую курицу. В другой руке был нож. Птица в агонии еще махала крыльями; кровь с перерезанной шеи капала под ноги.
— Эй, ты, тот что помоложе! Не помню твоего имени. Я, на самом деле, в молодости была некрасивой. А ты красивый! Когда ты покраснел – я захотела от тебя ребенка!
Густаво уже не смущался:
— Вы счастливая женщина! Вам, наверное, никогда не бывает скучно, сеньора!
— Соледад! Мое имя – Соледад!

Напарники ускорили шаг и больше не оборачивались.

(с) Шинковенко Игорь 2018