ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
21 августа 2024

По накатанной трассе Новосибирск – Колывань мчался автомобиль. В нём ехали трое: отец, мать и сын. Трое, но уже не семья. Они почти не разговаривали, лишь перекидывались фразами по делу.
– На заправку надо, – констатировал водитель.
– Давай. И в туалет как раз, – кивнула дама, сидящая рядом. Она надела черные очки.
– Я б пожрал, и пивка бы..., – развалившись сзади, мечтал юнец.
Одет он был в яркую распахнутую от жары рубашку и шорты, полулежал, задрав ноги, смотрел в телефон.

– Можно и пивка, – согласилась мать. – Тоска, а не дорога. Скоро ещё свернём с трассы, так там вообще пылюка, наверное.
– Хрен его знает! Раньше – колдобины сплошные. Но я ж тут сто лет уж не был.
– Да ничего не изменилось. Уверена – дыра. И жара эта, – она ехала по необходимости, но без желания быть там, куда они едут.
– Вспомнить бы ещё, как ехать..., –переживал водитель.
На заправке они, почти не разговаривая, не глядя друг на друга, перекусили. Каждый – сам по себе, каждый – взял сам себе.

Ехали дальше по молчаливому мрачному лесу, по болотистым местам. Здесь было свежее. Сынок тянул баночное пиво, мать нервно набирала что-то в телефоне, ловила пропадающую связь.
Потом они свернули, выехали в поля. Вот он – ожидаемый мост через небольшую речушку, сразу за ним спуск. А потом развилка в поле. Машина остановилась.

– И чего? – спросила женщина с претензией в голосе. Хотелось уже скорее прибыть, дорога утомила.
– Да не помню я! – почти крикнул водитель и стукнул по рулю.– Тебе б всё на блюдечке! Сама палец о палец не ударишь, а подавай!

Он вышел из автомобиля, чтоб размяться и осмотреться. Вышел и сын.
– Чё, батя, совсем не помнишь?
– Не. Я не был тут почти тридцать лет, – ответил мужчина, успокаиваясь. – Да и ... Кажется свернули мы не там, не та дорога. Ладно, садись, сейчас найдем какую-нибудь деревушку – спросим.

– Я сразу в эту затею не верил. Это мать всё ...

– Садись уже. Раньше башкой думать надо было! – ворчал отец, он решил ехать направо.

Потом откуда-то взялся крутой подъем среди кустарника, следом пошел густой кедрач. Они окончательно заблудились. И когда на полевой грунтовке увидели попутно идущего деда, обрадовались очень.
Он шел, едва переставляя ноги в резиновых сапогах, согнувшись набок – тащил корзину. Несмотря на жару одет был тепло: длинный плащ цвета хаки, шерстяной старый пиджак, спортивные штаны, кепка. Явно, грибник, вышедший из дому с рассветом.
Машина сравнялась с одинокой фигурой, обдала пылью, сбавила скорость до дедова шага. Водитель, перегнувшись через даму в черных очках, не останавливаясь, спросил.

– Дед, а до Лихачевки мы правильно едем?
Дед остановился, прищурился, вглядываясь. Остановилась и машина.
– Говорю, до Лихачевки туда? Глухой что ли?
– Туда... Здравствуйте. Только... Только зачем вы по этой дороге-то поехали, там же через Гуреевку нормальная дорога есть. А теперь – кругаля...

– Заплутали чуток. Кругаля, это как? А ты не туда ли, дед?

– Так туда...

– А давай подбросим, а ты дорогу покажешь.
Новый пассажир видел, как недоволен был юнец, когда устраивали они на заднем сиденье его старую корзину. Парень собрал с пола жестяные банки, швырнул их в дверь, на обочину.

Дед посмотрел на банки, обратился к отцу.
– Разе можно так? Нельзя навроде...
– Залазь, дед, – кивнул водитель устало, – не до того ...
Юнец с шипением открыл очередную банку.
Дед прикорнул в угол автомобиля, придвинул к себе свою ношу, замолчал, глядя за окно.
– Далеко ещё? – через пару километров спросил водитель.
– Подъезжаем уж скоро, – ответил дед.
И тут юнец заволновался. Он наклонился к родителям, заговорил, не обращая внимания на деда.
– Вы это... Не говорите бабке, что не живёте вместе. Надо сделать вид, что хорошо все, что семья, типа. Иначе вообще не согласится.
– Без сопливых-то не разберемся,– огрызнулся отец.
– Ага! Не разберётесь вы... До сих пор вон не разобрались – куда бабку девать будете.
– Как куда? Ваши проблемы, вы и решайте. Ты ж говорила... Я-то тут при чем? – ответил отец.
– Наши? Ага... , – бывшая жена возмущалась.– Значит ты к проблемам своего сына отношения не имеешь? Да? Тебя не касается, что его могут... ,– она предусмотрительно замолчала, в машине был посторонний.

– Я и так помогу мать уговорить, денег, считай, достану. Мало вам? А уж вы решайте, куда ее. Меня не втягивайте. У меня, между прочим, двое детей.
– Двое? – наклонился сын. – А я думал – трое. Я, значит, не в счёт уже. Да?
– К словам не придирайся! Ты понял, что я о младших... У нас двушка, и она не моя, а тещи, между прочим. Некуда нам брать мать. Твои проблемы решаем, ты и потеснись, уступи комнату ...
– Я? Мою? А мне чего, на улицу что ли? – взвизгнул парень...
– Да успокойтесь вы! – прошипела мать. – Решим проблему, – она посмотрела на мелькающие черепичные крыши встречной деревушки, и добавила, – вон дыра какая, ещё продать надо. А для пожилых сейчас нормальные учреждения есть. Всё не хуже будет, чем здесь...
Они проехали эту деревню, свернули по указанию деда в перелесок налево.
– Так здесь, вроде, не было леса-то. Поля же были, а, дед, – припоминал водитель.

– Бы-ыли. Так ведь развалили хозяйство-то... Вот и заросло все. А ты местный что ль?
– Да. Родина моя. Давно не был. Как живете-то тут?
Дед смотрел в окно, ответил врастяжку философски:

– Живём. Грибы солим..., – а потом вздохнул и спросил, – а чей будешь? Уж не Шуры ли Липановой сынок?
– Ага, – водитель оглянулся, притормозил,– а как узнал-то?
– По-омню... Чай, при мне рос, – дед помолчал, а потом припомнил, – долгонько не ехал ты. Ждала Шура, каждый год ждала. Вот, говорила, сынок приедет, внучка покажет, дом на него отпишу... Ждала-а... Всё заготовки для вас готовила, на крыльце сидела, на дорогу глядела...
Водитель морщился от слов деда, как от кислого лимона. Но, оправдывая себя, заговорил:

– Так... Работа, дед. Да и... Дела, в общем. Разве вам понять? Только и выбрались. Думаем вот, хватит ей тут одной-то, может заберём. Хоть нормально в городе поживет, – почему-то казалось, что дед их предыдущий разговор не понял, не услышал – сидел себе, в окно глядел.

– Так ведь уж опоздал ты.
– В смысле? Опоздал...
– Схоронили уж лет пять назад мы Шуру. Хорошая женщина...
Машина резко затормозила, поднимая вокруг себя облако пыли. К нему резко обернулись все. Дама выпалила:
– А дом? Дом ее как? Что с домом?
– До-ом? – дед говорил невероятно медленно, с паузами, – Дом-то ведь как ... Да-а... Не знали вы, видать, что померла-то. Вот ведь... Жаль Шуру-то. Не дождалась, а так ждала сына. Хорошая женщина была. А когда хоронили-то, так и из Яновского, и из Лощихи люди приехали. Многие ее уважали, да-а...
– Я спросила – что с домом? – резко оборвала его женщина, – Можете сказать...
– С домом? Так что с домом? Ведь угорела она, когда как раз дом горел. Пожар серьезный тогда был. Ох! Таких языков пламени я за всю жизнь не видывал. А какой дом был! Какой! И Щербаковых дом сгорел, но они-то отстроились, а Шура-то вот... Жаль, молодая ведь ещё, любили мы ее.
Все молчали. Дед смотрел на профиль родителя – Шуриного сына. Похож он был на мать. Не один мускул на лице его не дрогнул, он завел мотор, тронулся. Машина въезжала в деревню.
– Так выходит зря мы едем? – тихо промямлил юнец.
– А земля? А документы какие-нибудь сохранились на дом и землю. Не знаешь, дед? – дама хваталась за соломинку.
– Да что ты! Какие документы. Всё сгорело подчистую. Горело так... Етишь твою... А вот где мать похоронена, покажу. За могилкой ходим... Жена моя ходит, Клавдия. Я то – так, чё скажет. Там у нас бабка с дедом похоронены и сестра ейная...., – они ехали, а дед ещё бормотал о кладбище.
Остальные молчали, погрузившись в свои невесёлые раздумья. Дом был последней надеждой.
Недавно сын с дружком грабанули торговый ларек, полезли за деньгами, избив до тяжёлых последствий пожилую продавщицу. Теперь вся его молодая жизнь могла пойти под откос. Нужна была приличная сумма, можно было откупиться. Следователь ждал денег, предлагал сделку.
– Надо что-то решать! – истерила тогда мать, звоня бывшему мужу, отцу сына, – надо найти эти деньги! Мальчик загремит в тюрьму, ты понимаешь! Твой сын это не переживет, и я не переживу!
Но, перебрав все варианты, решили, что самым верным будет очень быстро продать дом матери. Больше вариантов не было. Машина была очень стара, денег с ее продажи на откуп не хватит, а собственность у них одна – квартира в которой живут мать с сыном. Сын был уверен, что мать дом продаст ради внука, если он попросит. Помнил он ее хорошо – эта всё готова отдать, ради него. Такая уж она по сути своей.
– Дед, где дом-то? Я не помню че-то. Тут по другому все стало как-то...
– Так вон же... Говорю же, нет уж дома-то.
Дед указал на развалины с торчащей печью. Остановились, медленно и горестно вышли из машины. Осмотрелись. Развалины уже не были похожи на пепелище, все заросло кустами и крапивой. Если б не торчащая из кустарника печная кладка, можно было бы и не понять, что когда-то тут был дом.
Дама, протерев очки, осмотрелась, спросила.
– А земля тут у вас почём, дед?
– Земля? Так вон ее сколь...бесплатная она... Бери – не хочу. Разве у нас тут будут землю покупать? А уж если и будут, так кусок поболе... Разе на этом новые хозяева захотят строиться? Не-е...сейчас всем большие участки подавай. Это в Лощихе берут, там река, а у нас глухо. Не берет никто ...
У женщины нервно тряслась рука, она то снимала, то опять надевала очки.
А водитель автомобиля, выросший здесь, не ожидал, что деревня живёт, и живет, судя по виду ее, совсем неплохо. Резные цветистые палисадники, светлые наличники, телевизионные антенны, аккуратные дворы и автомобили во дворах, детское белье на верёвках и веерный полив в огородах. Высоченные тополя по улице, раскидистые сосны, каких не было раньше, вообще меняли его представление о родовой деревне. Но ведь почти тридцать лет прошло.
Ему все время казалось, что деревня загнулась – начала умирать ещё тогда, когда уехал он отсюда таким, каким был сейчас его сын. Поначалу писал матери, а потом перестал. Менял адреса, работу, дважды разводился, крутила жизнь – не до матери. А сейчас вдруг защемило – захотелось, чтоб мать встретила, чтоб как прежде – кисель, пироги и картошечка с зелёным лучком.
Дед сказал – ждала... И почему он не приезжал? Почему бы не приехать сюда было летом с детьми? Но сейчас цель была другая, и эти мысли резанули лишь на секунду. Жаль, что сгорел дом – эх, продать бы...

– По-другому всё тут. Мне кажется домов этих не было, да? И колодец с другой стороны стоял..., – мужчина оглядывался, никак не мог признать родную деревню.
– Колодец-то? С другой... ,– махнул рукой дед. – Не стало там воды, так тут раскопали, жилу нашли.
– Мам, так чего теперь? В сизо меня, да? Теперь в наручники? Мам?
– А хороший дом-то был, – тянул за душу дед, глядя совсем не на развалины, а на дома по улице напротив. – Хороший – высокой, дубовой. Мезонин такой – строить умели. Чай за два миллиона продать можно было бы. А вот на ж тебе... погорел.
– Поехали уже, чего стоять-то! Только время потеряли! – нервничала дама, села с сыном в машину, хлопнула дверцей, губы ее тряслись.
Водитель выставил тяжелую корзину деда на землю, сел, завел мотор.

Дед наклонился к раскрытому окну.
– А на кладбище-то к матери, к Шуре, проводить тебя, Лёнь? Не далеко тут, километра два...
– Не надо. Спешим мы..., – автомобиль рванул с места, а водитель с удивлением подумал, что дед знает его имя. Надо же – в этой глухой деревне о нем помнили.

Дед смотрел вслед пылящему автомобилю до тех пор, пока он не скрылся в перелеске. Думал дед – это ж надо! Это ж надо так родные места забыть! Уж не помнит и где дом родной.
А потом дед вздохнул, подцепил на локоть корзину и направился в дом по другую сторону улицы. Открыл щеколду, зашёл в калитку, подошёл к дубовому дому с мезонином, окликнул:
– Шур, Шура! Ты где?
Из-за дома показалась пожилая женщина, она вытирала о фартук руки.
– Тута я. Выпёстываю своих цыпочек, тридцать штук уж ... Вернулся, слава тебе Господи! А мы уж с Клавой переживали, как обратно-то ты... Ох, опять полна корзина! Сухо ведь, а грибы прут. Чай устал, Мить. В даль такую...
– Так на болотах как раз, душнота грибная. А меня подбросили обратно-то...
– Кто ж?

– Так дачники какие-то. Место себе ищут. Показал им погорелище Смирновых.
– Вот и хорошо, что подбросили, а то – спина-то твоя... Ну и чё? Понравилося им?
– Не-ет. Дорого, говорят. Земля-то у нас нынче, сама знаешь... А дома, так вообще не укупишь – цены-то заломили.
– Да-а. С ума посходили с этими ценами. Но нам-то что... Нас это не касается. Мы свои хаты продавать не собираемся. Доживаем... А там уж... Хотят продают, хотят... – она махнула рукой, разговор о том, что сын совсем забыл тяжел, неприятен и уж сто раз переговорен.
– И то верно, нам-то чего, – дед подхватил корзину., – Часикам к пяти подходи. Переберем грибочки и поужинаем у нас. Мы вчерась уж картошку копнули.
– Ах, копнули? И как?
– Хорошая. Сварим на ужин у нас, опробуем. Приходи, Клавка ждёт. Переберем грибочки-то.
– Приду, как не придти. Так и живём вот – друг к другу ходим.
– Живём... Грибы солим, – философски изрёк дед.

Рассеянный хореограф