ПреЛЮДИи чувств

Прелюдии Чувств
10 марта 2024

«Я до сих пор очень скучаю по отцу...» Как сложилась судьба единственной дочери Владимира Маяковского.

Никто и никогда не ставил под сомнение факт её родства с поэтом Владимиром Маяковским. Разве что Евгений Евтушенко как-то потребовал у неё документы. Встав во весь рост, доставшийся ей от отца, она заставила Евтушенко смутиться... «Да, определённо что-то есть», - признался он.

Никто и никогда не называл её самозванкой – ни исследователи творчества Маяковского, ни его биографы. В одном из московских музеев хранится записная книжка, где рукой поэта рядом с её американским адресом написано слово «Дочка». Оказавшись впервые в Москве, увидев эту запись, она заплакала…

Хотя её звали Эллен Патрисия Томпсон, сама она просила называть её Еленой Владимировной Маяковской, но при этом признавалась, что вряд ли когда-нибудь поменяет типичную американскую фамилию, полученную при рождении, на русскую, громкую, такую узнаваемую в мире русской поэзии, ведь родилась она и всю жизнь прожила в Америке.

О том, что у Владимира Маяковского заграницей есть ребёнок, ничего не было известно вплоть до 1991 года. До этого времени Эллен хранила в тайне своё происхождение, опасаясь за свою безопасность. Когда о Маяковском стало можно говорить открыто, она посетила Россию и посвятила свою дальнейшую жизнь изучению биографии отца. Эллен уверяла, что Маяковский любил её и хотел жить с ней и её матерью. Но история распорядилась по-другому.

Матерью Эллен была эмигрантка из России Элли Джонс (Елизавета Петровна Зиберт). Она родилась в 1904 году в башкирском посёлке Давлеканово в богатой семье потомков немецких протестантов, перебравшихся в Россию ещё при Екатерине Великой. Семья Елизаветы была очень зажиточной, владела крупной недвижимостью: в Уфе до сих пор сохранился особняк, в котором проживала семья Зиберт (в один из приездов в Россию Эллен Томпсон побывала там). После революции Елизавета работала в Уфе и Москве в гуманитарных американских организациях, где и познакомилась со своим будущим мужем, англичанином Джорджем Джонсом. Через какое-то время они уехали в Лондон, а потом в США, где их брак вскоре распался.

Когда в 1925 году Владимир Маяковский приехал в США в творческую командировку, Елизавета Зиберт (тогда уже Элли Джонс) стала его гидом и переводчиком. А вскоре между ними вспыхнул роман. Как рассказывала Эллен Томпсон, её мама интересовалась поэзией, читала на всех европейских языках: «Она вообще была очень образованной. Маяковский же почти не говорил на иностранных языках; естественно, ему понравилась умная девушка, которая говорит по-русски. К тому же мать была очень красивой, её часто приглашали работать моделью. У неё была очень натуральная красота: у меня сохранился портрет работы Давида Бурлюка, сделанный, когда они все вместе были в Бронксе. Маяковский, можно сказать, влюбился в мою мать с первого взгляда, и уже через несколько дней они почти не расставались. Они вместе появлялись на всех приёмах, вместе встречались с журналистами и издателями. Ходили в зоопарк в Бронксе, ходили смотреть на Бруклинский мост. И стихотворение «Бруклинский мост» было написано сразу после того, как он посетил его с матерью».

К этому времени Элли Джонс уже не жила с мужем, но сохранила с ним дружеские отношения. Когда в 1926 году у Элли от Владимира Маяковского родилась дочь, Джордж Джонс поставил в свидетельстве о рождении девочки свою фамилию, чтобы все считали её «законнорожденной», таким образом, став её юридическим отцом. О том, кто её настоящий отец, девочка узнала в 6-летнем возрасте и молчала об этом более полувека. Говорила, что мать до самой своей смерти просила её не являть миру главную семейную тайну: «Она всегда избегала всяких разговоров по поводу её романа с Маяковским. Плюс я не хотела предательства по отношению к отчиму, который был замечательным человеком».

Узнав о рождении дочери, Маяковский очень обрадовался и хотел увидеть её, но поехать снова в Америку было сложно. В первый и последний раз встреча Маяковского с дочерью произошла в 1928 году во французской Ницце, куда Эллен отправилась с матерью по делам. В этом году поэт получил визу для поездки в Париж.

«Мне было всего два года, - рассказывала Эллен. - В 1928 году мы поехали с мамой в Ниццу, где она решала какие-то иммигрантские вопросы. А Маяковский в это время был в Париже, и наша общая знакомая сообщила ему, что мы во Франции. Как только он узнал, то сразу примчался. У моей матери чуть не случился удар, она не ожидала увидеть его. Мама рассказывала, что он подошёл к дверям и сказал: «Вот я и здесь!» … Всё, что я помню, — это его длиннющие ноги. А ещё вы можете мне не поверить, но я помню, как я сидела у него на коленях, его прикосновения... Я думаю, это кинестетическая память. Я помню, как он обнимал меня. Ещё мне мать рассказывала, как он умилялся, когда видел меня спящей в кроватке. Он говорил: «Наверное, нет ничего более притягательного, чем спящий ребёнок».

Моя мать встретила Маяковского, когда ей было 20 лет. Это была встреча двух молодых сердец, а не известного поэта и его почитательницы. И по рассказам матери, он очень трогательно к ней относился. Даже предлагал нам переехать в Италию, где у него жил друг, чтобы он мог навещать нас чаще и даже жить с нами. Но мама ответила: «Я знаю, ты несвободен. Ты дважды несвободен. Во-первых, коммунисты, твоя дорогая революция, а во-вторых, Лиля Брик». … Все эти годы я храню последнее письмо отца, которое он написал нам, и думаю, что во всём его творчестве нет ничего похожего на этот трогательный монолог, в котором он выплакал всё своё сердце».

Это письмо, о котором рассказывала Эллен, её мать хранила как сокровище. Оно было адресовано «К двум Элли», и Маяковский писал в нём: «Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился. Мечтаю приехать к вам. Целую все ваши восемь лапок...». «Это было очень трогательное письмо, - говорила Эллен. - Отец просил о новой встрече, но её не случилось. Мы с мамой вернулись в США. Но Маяковский увёз мою фотографию, сделанную в Ницце, с собой. Его друзья потом рассказывали, что эта фотография всё время стояла у него на столе».

Сложно судить, насколько сильны были чувства Маяковского к Элли Джонс, но уже совсем скоро в его жизни появились другие женщины: Татьяна Яковлева и Вероника Полонская. А в апреле 1930 года поэт покончил с собой.

В памяти же Эллен-Патрисии остались лишь воспоминания об одной единственной встрече с отцом и то, что ей рассказывала о нём мама. «Она рассказывала, что с самого начала Маяковский показался ей энергичным, весёлым и смешным человеком. С ним никогда не было скучно. Но были у него и депрессии, просто чёрные периоды жизни... Когда у отца украли почти все деньги в Нью-Йорке, он ужасно расстроился, а его так называемая возлюбленная, Лиля Брик, тут же прислала ему телеграмму, что ей срочно требуются деньги. Мама всегда говорила, что у этой женщины ледяное сердце. На прощание отец оставил матери букет незабудок на подушке. Он потратил на цветы свои последние деньги... Я не верю, что он совершил самоубийство добровольно: скорее всего, его толкнули к этому, используя склонность к депрессиям. Ведь известно, что его последнюю выставку запретили, люди просто проигнорировали дело всей его жизни. Такие вещи разрушали сознание Маяковского: ведь это было прямое послание: «Заткнись!» Ему предоставили выбор: смерть или бесславное существование. Возможно, он сам нажал на курок, но кто довёл его до этого? В любом случае, из-за любви к Веронике Полонской отец убить себя бы не стал, это вам скажет любая женщина, которая хоть чуть-чуть его знала. В 1991 году я встречалась с мадам Полонской, мы много общались и даже подружились. Проблема была не в ней, а в том, что Маяковский ужасно разочаровался во власти».

На вопрос о том, кто кроме Полонской в Советском Союзе знал о существовании дочери Маяковского, Эллен отвечала: «Ещё одна подруга отца, Софья Шамардина, писала в своих воспоминаниях о том, что ей говорил Маяковский про свою дочь в Америке: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребёнке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для неё сделать!» Маяковский говорил обо мне ещё с одним своим другом, рассказывал, как тяжело для него не растить собственную дочь. Но когда в России печатали книгу его воспоминаний, то они просто выбросили эти фрагменты. Возможно, потому, что Брик не хотела это публиковать. Вообще, я думаю, что в биографии отца ещё много белых пятен, и считаю своим долгом рассказать правду о родителях».

В 1954 году дочь Маяковского вышла замуж, но её семейная жизнь не сложилась, несмотря на рождение сына. Отношения закончились разводом, и значительную часть своей жизни Эллен посвятила воспитанию сына и литературе. Она обучалась в колледже, работала редактором в издательстве, преподавала в университете. А в более зрелые годы - тщательно изучала биографию отца и его творчество. В 1991 году в возрасте 65 лет Эллен перестала скрывать, кто был её настоящим отцом был и попросила отныне называть ее Елена Владимировна Маяковская. В том же году вместе с сыном, Роджером Шерманом, она впервые приехала в Россию.

«Русский был моим первым языком, - говорила Эллен. - Но в Америке из-за языка у меня начались проблемы: дети дразнили меня на улице, высмеивали мой акцент. Мама, как могла, заставляла меня говорить по-русски, но я кричала: «Зачем нам это? Мы всё равно никогда не вернёмся в Россию». Сейчас я понимаю, что сделала ошибку. В 1991 году я впервые приехала сюда, на родину моих родителей, и поняла, почему мама всю жизнь так скучала по этой стране. Раньше я не понимала, для чего она пытается объяснить американцам, что такое русская культура, кто такие русские люди, но теперь знаю. Она была настоящей патриоткой...».

В Москве Эллен и её сын познакомились с родственниками Маяковского, посетили музей поэта на Лубянской площади и его могилу на Новодевичьем кладбище. После этого Томпсон начала активно давать интервью, рассказывать заинтересованной прессе о романе своих родителей, о единственной встрече с отцом и написала несколько книг.

«Моя мать неохотно рассказывала о своих отношениях с Маяковским. Незадолго до её смерти у нас состоялся разговор. Я тогда писала книгу «Маяковский на Манхэттене»... и спросила её: «Володя любил тебя?» Она лишь показала жестом «да». Он любил мою мать и он любил меня. Но это была трагедия для них - в тот период истории они не могли быть вместе. ... Что касается Лили Брик, то мама всерьёз опасалась её, ибо Брик была инструментом ГПУ - это подозревал и сам Маяковский, считавший, что Лиля докладывает о каждом его шаге.

Был определённый момент, когда мой отец был сильно связан с мадам Брик, и она получила большую экономическую выгоду, высасывая из него все деньги. Ко всему прочему, она открыто говорила, что любовью всей её жизни был Осип Брик, а вовсе не Маяковский. Когда же отец застрелился, она выбросила со стола моё фото: ей не нужны были другие наследники, ведь эта женщина унаследовала все права на книги Маяковского... Все твердят, что Брик была музой моего отца. Навряд ли. И моя мать музой не была, и уж тем более Лиля Брик. Мама как-то спросила у него: «Как ты пишешь стихи?» На что он ответил: «Это словно дыхание соловья. Никто с небес стихов не диктует, и поэты преспокойно обходятся без муз - их вполне устраивают соловьи».

Елена Маяковская выпустила более пятнадцати книг, среди которых «Моё открытие Башкортостана» и «Маяковский на Манхэттэне, история любви», рассказывающая о путешествии её отца по материалам разговоров с матерью и мемуаров Элли Джонс, которые та ещё при жизни успела надиктовать на плёнку. В 1993 году на симпозиуме в Нью-Йорке, посвящённом 100-летию со дня рождения Маяковского, Елена Владимировна выступила с докладом «Что значит быть дочерью Маяковского», где сказала: «Если честно, я до сих пор очень скучаю по отцу. Мне кажется, что если бы он узнал меня сейчас, узнал бы о моей жизни, ему было бы приятно». В последующие годы она активно участвовала в работе Русско-американского культурного центра «Наследие», а в 2008 году была удостоена российского Ордена им.Ломоносова «за высокие достижения в научно-исследовательской, культурной, общественной и благотворительной деятельности».

Единственная дочь Маяковского скончалась 7 лет назад на 90-м году жизни. Её тело было кремировано в США. Но развеять свой прах она завещала над могилой отца на Новодевичьем кладбище Москвы. Подобным образом она поступила и с прахом своей матери: в свой приезд в Россию она привезла часть праха Элли Джонс, чтобы похоронить его рядом с могилой русского поэта. «Я думаю, мама надеялась когда-нибудь воссоединиться с человеком, которого так сильно любила. И с Россией, которая всегда была в её сердце».