ПРИКОСНОВЕНИЕ ДУШИ

Прикосновение Души
22 июня 2024

«По улицам текли кровавые ручьи. Это был кошмар…» Что творилось на Смоленщине в годы нацистской оккупации.

«Когда я шёл за колонной наших пленных, следовавшей по Рославльскому шоссе на станцию, на протяжении этого пути я насчитал 1400 тел – расстрелянных советских пленных. По улицам текли кровавые ручьи. Это был кошмар…».

В первый год войны на территории Смоленска и соседних областей развернулось самое крупное сражение начального периода войны – Смоленское, длившееся ровно два месяца – с 10 июля по 10 сентября 1941 года. К осени 41-го территория Смоленской области была оккупирована немцами, а в плен попало более 300 тысяч советских солдат. К тому моменту из 157 тысяч жителей Смоленска лишь небольшая часть успела покинуть город, а другая - погибла во время разрушительных бомбёжек. Они начались 24 июня 1941 года, и исторический центр города был уничтожен почти сразу. Но самой страшной стала ночь с 28 на 29 июня, когда немецкая авиация сбросила на Смоленск около двух тысяч зажигательных и около 100 крупных фугасных бомб. В ту ночь сгорело более 600 жилых домов. Люди прятались от бомбёжек в Чуриловском овраге, в ямах, которые выкапывали в огородах, как и в водах Днепра, где смоляне пытались укрыться от образовавшегося огненного вихря…

В немецком плане «Барбаросса» Смоленск занимал особое место – это был последний областной центр на пути к Москве. Сюда продвигалось самое мощное объединение войск Вермахта – группа армий «Центр», и потому неудивительно, что Смоленск стал единственным советским городом, который Гитлер дважды посещал во время войны. Сталин знал, насколько важно удержать Смоленск, но вопреки его строгому указанию «ни в коем случае не сдавать Смоленск врагу», Красной армии не удалось удержать его. Уже 16 июля 1941 года в город вошли немецкие войска, и вскоре Рейх стал наводить в нём свои порядки. На долгих два года Смоленск погрузился в чёрный туман нацистской оккупации: концлагеря в городе, ряды виселиц, расстрелы, сотни тысяч жертв.

Бургомистром города назначили известного в Смоленске адвоката Бориса Меньшагина, которому поручили создать концентрационный лагерь и переименовать улицы на немецкий лад. Сами немцы занимались тем, что выискивали среди местных жителей коммунистов и евреев, пропагандируя при этом перспективы новой жизни для местного населения. Во многих воспоминаниях того времени говорится о том, что многие смоляне, недовольные советской властью, были рады видеть немцев. В это сложно поверить, но многие верили тогда, что гитлеровцы пришли не уничтожать и порабощать их, а освобождать от большевиков, что крестьяне получат не колхозную, а собственную землю, что вновь откроются закрытые храмы…

«Моя мама стояла в толпе и знала, что не все жители деревни были довольны политикой партии - и при раскулачивании, и по отношению к колхозам и колхозникам. И некоторые жители даже ожидали прихода немецких войск – с надеждой на то, что Гитлер установит более справедливый порядок. Они ещё не знали о том, что он поставил перед германской армией задачу истребить все славянские народы и подчинить Германии весь мир», - рассказывала Светлана Землянухина, которая во время оккупации Смоленской области была ещё ребёнком. А вот как писал об этом военный врач (и по совместительству военный разведчик) Сергей Красновский, который прибыл в Смоленск в июле 1941 года:

«Картина была жуткая: дымились пожарища, по улицам валялись трупы бойцов и гражданского населения, толпы оставшихся людей занимались грабежом вещей из домов, оставленных жителями. По Витебскому шоссе день и ночь двигались немецкие полчища: машины, танки, моторизованная пехота. Немцы шныряли по всему городу – взламывали двери в оставшихся домах, забирали или уничтожали вещи, а после их ухода в эти дома бросались местные жители и грабили то, что не успели разграбить немцы. Тяжело, слишком тяжело переживать эту картину. Люди в эти дни походили на лунатиков или на душевнобольных.

Но не это было самое страшное. После захвата города немцами и начала устройства видимости якобы русского управления Смоленском во главе с господином Меньшагиным многие жители, одураченные этой бутафорией, в самом деле думали, что немцы пришли не завоёвывать и порабощать русский народ, а только прогнать большевиков и евреев. Эта часть населения настроена по отношению к немцам как бы нейтрально. Другая же часть, награбившая много вещей в первые дни войны при отступлении наших войск, боялась прихода Красной Армии по той причине, что с наворованным придётся расстаться и отвечать за грабежи. Особо неистовствовали домовладельцы, у которых сгорели дома. Они проклинали Сталина и всех большевиков, призывая на их головы все несчастья, какие только существуют. Полны были радости от прихода немцев и разного рода дельцы – спекулянты, торговцы, предприниматели... Но шло время, и надежды получить от немцев блага быстро лопались. Немцы, захватив большое количество пленных под Вязьмой, считали, что Россия уже разбита, и сбросили маски, показав своё истинное звериное лицо и цели, ради которых они пришли в СССР…»

Все трудоспособные жители Смоленщины в возрасте от 14 до 60 лет должны были зарегистрироваться на бирже труда и работать на благо Рейха. Они рыли окопы, ремонтировали дороги, разбирали завалы и т.д., а уклонение от работы рассматривалось как саботаж. Так что к За работу местные жители получали плату в виде 1 марки и 200 граммов хлеба в день. Кроме того, каждый трудоспособный человек должен был выплачивать в немецкую казну 100 рублей в год. Оккупанты ввели и натуральные налоги на мясо, молоко, картофель... Чтобы выжить, оставшиеся без денег и работы некоторые женщины были вынуждены работать в немецких госпиталях, которые оккупанты открывали для своих раненых солдат. И даже один – для советских военнопленных.

«Опять в Смоленск я прибыл в октябре 1941 года, - пишет в дневнике военный врач Сергей Красновский. - Мне сразу бросилось в глаза обилие военных госпиталей и возле каждого госпиталя – масса крестов над могилами погибших немецких солдат.

На Покровке – госпиталь, в бывшем нашем военном госпитале – госпиталь, в здании Педагогического института и в управлении Западных железных дорог – тоже госпитали, а в здании школы милиции был русский госпиталь. Когда мне удалось попасть в него, увиденная картина была настолько удручающей, что могла довести до сумасшествия. Наши раненые красноармейцы валялись на полу без повязок, пол был залит кровью и испражнениями... Гораздо было бы человечнее оставлять раненого умирать на поле боя без всякой помощи, чем та помощь, которая им якобы оказывалась немцами. Но это была политика, ибо часть населения говорила: «Смотрите, у немцев даже для русских госпиталь есть»».

Сергей Красновский не преувеличивал. Условия, в которых содержались военнопленные, даже близко не напоминали человеческие. Смертность людей была колоссальной и доходила до 200, 300 и 600 человек в день. Как обращались с советскими военнопленными в Смоленских концлагерях, позже рассказал Эрих Мюллер, ефрейтор 3-й роты 335-го охранного батальона: «В Смоленском концлагере № 126 с советскими военнопленными немецкие солдаты обращались очень жестоко. Считалось, что русский – получеловек, дикарь, и поэтому всякая жестокость по отношению к ним не только оправдывалась, но и поощрялась. Их избивали, гоняли на самые тяжёлые работы, а при малейшем признаке неповиновения расстреливали. Командир 335-го батальона подполковник Ширштедт инструктировал нас: «Русских щадить нечего, нужно чтобы советские военнопленные постоянно чувствовали мощь германского оружия». Мы добросовестно выполняли эти указания...»

К немецким фото, где изображены чистые и довольные горожане, нужно относиться осторожно, так как они, скорее всего, носили пропагандистский, постановочный характер. В действительности же население Смоленска должно было подчиняться новым установленным правилам: например, люди могли передвигаться по городу с 6 часов утра до 8-ми вечера - выходить в другое время, а также покидать город без разрешения было запрещено. За нарушение установленных правил следовало либо физическое наказание, либо заключение в концлагере, расположенном в Рославле.

А в районе Садки, выселив всех жителей немцы организовали большое еврейское гетто, которое просуществовало год: 15 июля 1942 года оно было ликвидировано, однако точных данных о количестве убитых узников этого концлагеря нет.

Часто в Смоленске можно было наблюдать такую картину: в определённый час оцеплялись целые городские кварталы, всё население выгонялось на улицу и начиналась проверка документов. Причём все те лица, у которых не было документа о том, что они работают в немецких учреждениях, арестовывались и направлялись в сборные лагеря. Дальнейшая судьба этих людей зачастую была неизвестна.

Одним из основных занятий немецких солдат и офицеров был грабёж на всех уровнях. Так, наиболее ценные экспонаты смоленских музеев вывезли в Германию, ценности из домов и квартир оккупанты тащили с собой, стараясь отправить почтой на родину. «Что особенно поражает в характере немецких солдат, так это то, что даже раненый немец не бросает своей амуниции и награбленных вещей. Сам еле плетётся, а всё же тащит каску, противогаз и мешок с награбленными вещами», – подмечал военный врач. А Светлана Землянухина, так как была ещё ребёнком, запомнила другое - как немцы ходили по дворам местных жителей её деревни и отбирали последнее: тёплую одежду, запасы еды, инструменты… «Жизнь в оккупации была связана не только с угрозой физического истребления, были ещё угрозы и голода, и холода, и болезней. Люди заболевали и умирали просто от того, что нечего было есть… Наш дом стоял поодаль от деревни – рядом со школой, и мать как-то прослышала о том, что в деревне полицаи забирают у жителей скот. А было это летом, когда уже было запасено в сарае сено для коровы. И мать со старшим сыном решили её там спрятать. Освободили от сена угол сарая, завели туда корову да и заложили проход сеном. Мать через дыру в крыше сарая залезла к корове, чтобы она не мычала, и была там с ней целый день. Я хорошо помню, как полицаи пришли за нашей коровой, а мы, дети, бегали во дворе и сказали им, что нашу корову уже забрали. А мама рассудила так: если бы её обнаружили, то нас всех, конечно, расстреляли на месте, но и без коровы мы бы погибли от голода. А так удалось корову спасти».

Война войной, но Смоленск жил своей будничной жизнью, своими страстями, эмоциями, новостями, взаимоотношениями оставшихся в оккупации смолян друг с другом и новыми властями. Вот как эта сторона реальной жизни увиделась Сергею Красновскому:

«Ни в какой степени не оправдывались надежды на лучшую жизнь для торговцев и предпринимателей. Для иллюстрации я приведу пример одного предпринимателя, К. Этот господин решил открыть в городе баню. Захватил котёл и некоторый запас дров. По поводу этого банного открытия газета, издающаяся оккупационной администрацией, поместила большую статью под заголовком «Ростки новой жизни». В этой статье восхвалялись инициатива и предприимчивость «истинно русских людей», а сам господин К. величался «русским самородком». Но в скором времени о его бане узнали немцы и начали её усиленно посещать. Денег, конечно, не платили. Моются целый день, а потом дадут господину К. закурить сигару и уйдут. Кончилось дело тем, что однажды вымывшаяся в этом заведении команда немцев заболела сыпным тифом. Специально созданная комиссия признала, что это произошло благодаря бане К. Ему всыпали палок, а баню сожгли. Аналогичной была и судьба различных сапожных и других артелей. В открывающиеся мастерские немцы принесут починять обувь, а за работу дают лишь закурить. Если же с них владелец мастерской спрашивает марки или им покажется дорого, то они просто набьют морду и уйдут».

Медицинская помощь жителям города оказывалась в больнице, организованной для гражданского населения в здании бывшего областного тубдиспансера, и работающий там врач П.И. Кесарев, вспоминал: «Немцы относились к больнице самым бесцеремонным образом. Являлись и днём, и ночью, иногда искали по налётам кого-либо. Немецкие врачи не стеснялись заходить в чистую операционную во время операции в шинелях и фуражках, кричали на врачей… Было несколько случаев, когда из больницы немцы забирали тяжелобольных на расстрел. Так погиб больной Дубасов, которого перевели из тюрьмы в терапевтическое отделение весной этого 1943 года, а через несколько дней за ним приехали, чтобы его расстрелять. Из родильного отделения больницы увезли на расстрел и молодую беременную женщину».

Врач-педиатр Николай Бараненко, работавший во время оккупации Смоленска в городской амбулатории, сообщал о высокой смертности среди заболевших детей – истощённые больные дети умирали в 60% случаев. Чаще всего они страдали от инфекционных заболеваний, и особенно от дифтерии. Дифтерийной сыворотки для детей местных жителей в больнице не было. Её можно было достать только у немцев в обмен на куриные яйца. А яйца на базаре стоили 250-300 руб. «И вот мама, – писал Бараненко, – желая спасти ребёнка, бежала по базару, чтобы продать свою последнюю вещь, на эти деньги покупала яйца и несла их в немецкий госпиталь, умоляя дать лекарство для её больного ребёнка. Иногда немец смилостивится и, приняв от бедной женщины яички, выносит ей дифтерийную сыворотку».

Весной и летом 1943 года нацисты начали угонять население города на принудительные работы в Германию. В основном угонялись молодые люди, а так же работавшие в немецких воинских частях женщины, независимо от возраста и семейного положения, и те, кто работал в гражданских учреждениях города. Смолянам же, которые отказывались ехать, грозило заключение в концлагерь, им угрожали расстрелом или арестом родственников. Массовый угон горожан планировался перед отступлением из города в сентябре 1943 года, и как только горожане покидали свои жилища, они подверглись полному разграблению и потом сжигались - в целях сокрытия следов бесчинств. Вообще же, отступая из Смоленщины, немцы уничтожили всё, что, по их мнению, следовало взорвать и сжечь. В музее города есть фото машины для разрушения железнодорожных путей – это специальный паровоз с крюком, который ехал, разрывая шпалы и уничтожая даже насыпь.

Смоленск был освобождён 25 сентября 1943 года в результате Смоленской наступательной операции, которую проводили войска Западного фронта. Бойцы стрелкового батальона в тот день водрузили красное знамя над уцелевшим зданием гостиницы «Смоленск». А вскоре по всему городу начались взрывы домов - немцы оставили мины замедленного действия, и в итоге в городе было разрушено около 92% зданий. После войны понадобилось 15 лет, чтобы довести жилплощадь в Смоленске до довоенного уровня. Город возродился из пепла, что нельзя сказать о 2000 сожжённых сёл и деревень - нацистская оккупация Смоленска забрала и жизни более 150 тысяч мирных жителей.