Всё будет хорошо!

Всё Будет Хорошо!
27 мая в 10:07

Они разные, они одинаковые
Барон сник, притих. Как же ему хотелось вцепиться в нос Фомы, чтобы он не совал его куда не следует. И в то же время — прижаться к деду, обнять ногу хвостом, муркнуть что-то доброе. Больше Барон не убегал надолго...
"Как же он надоел, этот показушник Фома! — думал Барон, не отрываясь от окна, за которым падал бесконечный снег. — Вывалил свое горе напоказ, воет, орет... Пожалейте его! Собака, она собака и есть..."
"Равнодушный, холодный, эгоистичный! — Фома всхлипнул и вонзился взглядом в серую кошачью спину. — Смотрит себе в окошко, как будто и не случилось ничего. Чихал он на деда, и на здоровье его тоже чихал, пока соседка приходит, да миски наполняет. Кот, он и в Африке кот..."
Входная дверь распахнулась, и баба Валя, похожая на снеговика, вошла в дом.
— А ты все плачешь, Фома... Не рви себе сердце, даст бог, вернется хозяин. Вон, бери пример с Барона — ждет вашего деда спокойно, снежинки считает...
*****
Дед, Иван Петрович, был для Барона частью мира. Тем самым домом, в который возвращаются, чтобы отогреть озябшие лапы, поговорить по душам, ощутить надежный покой. Хорошо им жилось вдвоем, пока дедова доброта не сгубила их тихое счастье.
Однажды утром дед вернулся из станционного магазина не один. Из-за пазухи выглядывали два темно-карих, настороженных глаза, к ним прилагалась парочка ушей, словно бы надломленных на кончиках.
"Собака!" — с ужасом догадался Барон и ощерился.
Не то чтобы он боялся собак. Они его скорее раздражали. Своим пустолайством, подхалимской натурой, а иногда и неприкрытым гастрономическим интересом к его кошачьей персоне.
— Гляди, Барон, какого парня подобрал, — Иван Петрович опустил свою находку на крашеные доски пола.
Кот неодобрительно посмотрел на неуклюжее лобастое существо, ковыляющее к его, Бароновой, миске, и зашипел.
— Да ты не ругайся. Не пугай малого. Неужто нам втроем места не хватит? И миску мы ему персональную поставим. В твою соваться не будет, — дед укоризненно посмотрел на кота.
Потом подхватил щенка под круглое пузо, залез в шкафчик, погремел посудой и поставил на пол алюминиевую мисочку, налил воды из чайника.
— Пей, Фома, скоро и завтрак сообразим.
*****
Фома рос. И если для Барона их хозяин был частью жизни, то для Фомы он стал самой жизнью.
Пес не отходил от деда ни на шаг, когда тот был дома. Ждал у дверей, когда тот уходил куда-то без него. Встречал, вилял хвостом, лихо закрученным в колечко, повизгивал и потявкивал.
— Подобострастный подхалим, — витиевато обзывался Барон. — Ты что думаешь, наш старик тебя за твои ужимки кормить лучше станет или в кровать свою пустит?
— Ничего такого я не думал, — простодушно отвечал Фома. — Я просто радуюсь, просто скучаю, просто люблю нашего дедушку.
— Актер погорелого театра, — бросал Барон. — Показуха все это. Вот я тоже нашего деда люблю, но кренделя вокруг него не выписываю. Любовь должна быть с достоинством.
— Люблю, как умею, — обижался Фома. — А ты просто равнодушный. И чувств у тебя мало, вот они наружу и не просачиваются. А у меня любовь внутри не помещается!
Барон не находился с ответом, злился и уходил на прогулку...
"Ну вот что дед нашел в этом глупом шерстяном подхалиме? — думал он, лежа на ветке старой яблони. — Дождется — уйду от него, поплачет тогда, да будет поздно. А что? Такого кота, как я, везде с распростертыми объятиями примут. Мышей ловить умею, ем умеренно, особо не надоедаю... Не то что этот мешочек лая!"
Но кот понимал, никуда он не уйдет. Пробовал однажды. Целый день болтался по деревне. Даже за забор какого-то дома просочился. Заглянул в окно, увидел незнакомых людей и понял — не то.
Вроде все, как у Ивана Петровича: тепло, уютно, кровать цветастым пледом застелена... Но чужой это уют и тепло не родное, а плед так вообще из другой вселенной. То ли дело у дедушки...
И защемило сердце, зашептало: "Не делай глупостей, пропадешь. Куда ты без Ивана Петровича. Твой он, до последнего седого волоска в бороде твой".
Барон тогда вернулся домой задумчивый. Влез к Ивану Петровичу на колени, свернулся грустным клубком.
— Ну ты где был-то, бродяга? — узловатый палец почесали за ухом. — Я думал, ты опять к Валентине в гости отправился. Пришел к ней, зову — нету. И Валя говорит, что она тебя сегодня не видела.
Я уж переживать начал. Мало ли что: машина сбила, собаки порвали, лиходеи какие жизни лишили. Ты уж не пропадай больше.Барон слушал, и незнакомое чувство скребло коготками по душе: ему было стыдно. Наверное, впервые в жизни...
А на следующий день еще и Фома подкинул поленьев в костер кошачьей совести:
— Эгоист ты, полосатый! Как же ты мог? Дед извелся весь от беспокойства. Меня на поводок прицепил и пошел тебя звать-искать. Ты где был, Баронская морда?
— Гулял! Я свободный кот. И отчитываться не обязан. Да к тому же дед тобой был занят, помнишь? На лавочке сидел, палочку тебе кидал. Очень интеллектуальное занятие!
А когда я к нему на колени забрался, сразу о делах каких-то вспомнил. Заторопился. То есть на тебя у него время есть, а со мной посидеть — недосуг! — Барон распалялся, полосатый хвост с белым кончиком ходил из стороны в сторону.
— Ну ладно, ладно... Чего ты разошелся. — Фома присел. — Ты просто так не делай больше. Может, ты нашего деда не слишком любишь, а вот он тебя — всем сердцем.
Барон сник, притих. Как же ему хотелось вцепиться в нос Фомы, чтобы он не совал его куда не следует. И в то же время — прижаться к деду, обнять ногу хвостом, муркнуть что-то доброе.
Больше Барон не убегал надолго. Да и с Фомой они больше почти не ссорились. Только иногда раздражение на пса загоняло Барона на яблоню. Но оно проходило, и жизнь текла своим чередом.
До того самого зимнего дня, когда дед не встал...
*****
Фома вертелся возле кровати, тыкался носом в руку Ивана Петровича, бессильно свисавшую из-под одеяла. Поскуливал, постанывал, паниковал. "Бестолковый", — подумал Барон и метнулся на белую пухлую подушку, в которой тонула голова Ивана Петровича.
Тот почувствовал, приоткрыл глаза:
— Худо мне, Барон. Прихватило так, что вздохнуть не могу...
— Хватит скулить! — кот спрыгнул на пол перед носом Фомы. — Дуй к бабе Вале, вот там можешь блажить, выть, звать. Короче, делай, что хочешь, главное, чтобы она за тобой пошла! Да быстрее же ты!
Фома понял, метнулся к двери, прыгнул на ручку.
"Ох, как хорошо, что наш дедушка такой рассеянный. Никак запираться не приучится", — подумал он, а лапы уже несли его сквозь свежие сугробы, напрямик к дому бабы Вали.
*****
Барон ждал, нервничал, постукивал хвостом по полу: "Пусть Фома думает, что хочет, я не равнодушный. Я тоже люблю деда, переживаю за него. Только вот не показываю этого. Да куда же этот пес запропастился?!"
Лай, шаги на крылечке. Дверь открылась, влетел заснеженный Фома, а за ним вошла баба Валя.
— Иван, да что же это... — запричитала, а сама достала телефон, набрала номер неотложки.
Потом они ждали... Нервно, долго, каждая минута казалась резиновой. В голове молоточками стучало: "Успеют? Не успеют? Лишь бы обошлось".
Скорая успела. Увезла Ивана Петровича в ближайший городок, пусть невеликий, но зато с больницей.
— Ребята, завяжите хвосты на счастье, — сказала баба Валя им на прощание. — Даст бог, выкарабкается дедушка ваш. Хорошо, что вы у него такие умники.
В нашем возрасте телефон рядом с кроватью держать надо, а он у него перед телевизором валяется, да еще и севший. Не грустите, буду вас навещать, кормить, в курсе держать...
И они ждали. Каждый по-своему. Фома плача и стеная, Барон, задумчиво глядя в окно. И однажды на крылечке послышались голоса:
— Не геройствуй, Иван, недавно, считай, с того света вернулся. Дай-ка я тебя под локоток подхвачу...
Дверь открылась, и осунувшийся, бледный, но такой родной Иван Петрович, поддерживаемый бабой Валей, переступил порог.
Фома бросился к хозяину. Счастье выплеснулось наружу визгом и всхлипами. Хвост ходил ходуном, лапы выбивали чечетку когтями по доскам. Его жизнь вернулась, его мир распахнул двери в цветущий сад, его хозяин стоял перед ним! Чувства рвались из груди, и Фома не сдерживал их. Не хотел, да и не умел...
Барон смотрел на них, и кончик его хвоста подрагивал: "Я ведь тоже счастлив. Пусть дедушка — не вся моя жизнь, но большая ее часть. Как же я хочу, чтобы он увидел мою радость".
Кот спрыгнул с подоконника, подошел к хозяину, прижался к влажному от растаявшего снега валенку и затарахтел. Самозабвенно, прикрыв глаза, ни о чем, кроме своего счастья, не думая...
*****
Вечером они втроем сидели и наблюдали, как пляшет огонь в печке. Барон свернулся на коленях Ивана Петровича, Фома лежал у его ног.
— Спасители вы мои, — в который раз повторял дед. — Да какая же любовь живет в ваших маленьких сердечках, какая верность...
— Ты молодец, ошибался я... — Фома поднял голову и посмотрел на Барона. — Пусть ты иначе любишь нашего деда. Главное ведь, что любишь.
— Да и ты ничего. И пусть вся душа нараспашку. Я-то раньше думал, что ты играешь. А теперь понял — искренне все, — Барон довольно прищурился.
— А говорят, что кошки с собаками разные, чуть ли не враги. Выходит, в чем-то мы одинаковые... — подвел черту Фома и уткнулся носом в ноги хозяина.
"А я его глупым считал, — удивился Барон. — Фома-то мой — философ, оказывается". Он устремил взгляд на огонь.
А за окном сыпала снегом зима. Далеко не последняя зима в их жизни...
Автор АЛЁНА СЛЮСАРЕНКО