Всё будет хорошо!

Всё Будет Хорошо!
20 января 2024

Хельмут Ньютон: «Хороший вкус – это худшее, что может случиться с творческим человеком»

Хельмут Ньютон – культовый модный фотограф и отец провокационной эстетики, считавший вуайеризм необходимым профессиональным извращением, а хороший вкус – скучным словосочетанием, от которого задыхается всё живое. Он наделял свои снимки кинематографической композицией, повествовательной глубиной и властной чувственностью. В работе бескомпромиссно следовал принципу: «Самое главное – чтобы картинка нравилась мне».

Недоброжелатели утверждали, что Ньютон оскорбил хрупкие чувства модной индустрии, более того – довёл модную фотографию до грани порнографии, откуда, как некоторые полагают, она так по-настоящему и не возвратилась. После снятого в 1976 году кадра «Седло» Ньютона обвинили в унижении женщин. На что он отвечал, что женщины в его работах – торжествующие, грозные и опасные. Кроме того: «Я люблю пошлость, – говорил фотограф. – Меня очень привлекает дурной вкус – он гораздо более возбуждающий, чем то, что предполагает хороший вкус, который есть не что иное, как стандартизированный взгляд на вещи».

Хельмут Ньютон родился в Берлине в 1920 году в еврейской семье, владевшей пуговичной фабрикой. Интерес к фотографии у него возник в довольно раннем возрасте, по совпадению одновременно с влюблённостью в Марлен Дитрих. «На двенадцатилетние отец подарил мне мой первый фотоаппарат, – вспоминал фотограф, – и я снял свои первые семь фотографий, в метро. На них вообще ничего не было видно». В 14 лет юный фотолюбитель тайком от родителей устроился ассистентом фотографа, но из-за упавшей школьной успеваемости его лишили фотоаппарата и запретили выходить из дома.

Нюрнбергские расовые законы повлекли притеснения евреев. После «Хрустальной ночи» родители Ньютона бежали в Южную Америку. Он дождался получения паспорта и 5 декабря 1938 года так же уехал из страны, прихватив два фотоаппарата. До этого успел поучиться у успешного немецкого фотографа Ивы (Эльза Эрнестина Нойлендер-Симон), чья судьба завершилась в одном из концлагерей.

Бежав из Берлина от нацистов в восемнадцатилетнем возрасте, Ньютон на всю жизнь сохранил отвращение ко всему правильному. «Определение "правильный" вызывает у меня мысли о полиции и фашистском режиме», – повторял фотограф.

Следующая остановка ждала Ньютона в Сингапуре, где он нашёл работу в Straits Times. Но британские власти отправили фотографа в Австралию. В Сиднее под вооружённым конвоем его сопроводили в лагерь для интернированных граждан, из которого освободили в 1942 году. Недолго поработав сборщиком фруктов в Северной Виктории, Ньютон завербовался в армию и следующие годы водил грузовик. «Если вам придётся воевать – делайте это в австралийской армии, – позже делился житейским опытом фотограф. – В ней всё как-то более расслабленно и по-человечески».

После войны он стал британским подданным, изменил фамилию с Нойштедтер (фамилия при рождении) на Ньютон и женился на актрисе Джун Браун, которая так же стала успешным фотографом под псевдонимом Элис Спрингс. Поработав в Мельбурне, Ньютон с женой вернулся в Европу в 1957 году. Его произведения появлялись в разных журналах, в том числе таких значительных как французский Vogue и Harper's Bazaar. Первая книга «Белые женщины», опубликованная в 1976 году, сыграла важную роль в становлении авторитета мастера среди широкой аудитории. Выставки в галереях и музеях укрепили репутацию.

Фотограф выработал особый стиль, отмеченный эротическими сценами на тему БДСМ, доминирования и вуайеризма. В интервью говорил о своём интересе к природе власти – политической, финансовой и сексуальной, – что читалось в подтексте некоторых работ. Ньютон, страдавший дальтонизмом (не различал зелёный и голубой), предпочитал чёрно-белую съёмку. На улице старался работать в полдень при жёстком солнечном свете или ночью, вдохновлённый работами Брассаи.

В 1970 году от напряжённого графика у фотографа случился сердечный приступ, он сбавил нагрузки, но его известность продолжала расти, особенно в 1980 после выхода фотосерии «Big Nudes», которая ознаменовала собой вершину его эротико-городского стиля, подкреплённого отличными техническими навыками, при этом автор не раз подвергался шквальной критике.

Ему нравились сильные, элегантные, чувственные, стильные и очень дорогие на вид героини. Ньютон часто фотографировал своих моделей в буржуазных локациях – шикарных отелях, виллах и аристократических апартаментах. «Но я никогда не хотел, чтобы мои дамы были леди, – добавлял он. – Я хотел, чтобы они выглядели так, будто они несколько доступны при определённых условиях и в правильной ситуации».

В своём рабочем пространстве Ньютон создавал микрокосм, в котором фантазии воплощались в реальность. И не в последнюю очередь речь о женских фантазиях. Фотография «Женщина рассматривает мужчину» (1978) для многих зрителей стала культурным потрясением. Откровенное вожделение во взгляде модели перевернуло представления о кротости и пассивности тружениц модной индустрии. Мышцы ног и рук всегда занимали внимание фотографа. Они – символ женской силы и энергии, поэтому он придавал им гораздо больше значения, чем поверхностному эротизму наготы.

Лучшие модные фотографии Хельмута Ньютона меньше всего похожи на типичный фешн. К примеру, женщина в наряде от кутюр, в вечернем платье и мехах, целуется на служебной лестнице то ли с жандармом, то ли с солдатом. Несоответствие – это то, что подчеркивает моду, для которой сделан снимок. Более того, избрав областью деятельности модную фотографию, Ньютон, по сути, показывал, что женщинам не нужны дизайнерские атрибуты, чтобы быть сильными, потому что они уже таковы.

Его наследие хранит фонд с именем фотографа. Хельмут Ньютон сам его основал в 2003 году за три месяца до смерти. Учреждение управляет фотоархивом и регулярно организовывает выставки как работ Ньютона и его жены, так и других мастеров.

Правила жизни Хельмута Ньютона
Отец говорил мне, что я кончу свою жизнь на дне, потому что думаю только о девчонках и фотографиях.
Мир совсем другой, когда смотришь на него через видоискатель.
В детстве я фотографировал своих друзей на улице в одежде и шляпах моей мамы.
В 1938 году гестаповцы ворвались в наш дом и арестовали отца. Меня в этот момент не было дома. Я скрывался две недели у друга, а потом бежал — приехал в Италию, сел на корабль в Триесте, вышел в Сингапуре и в итоге добрался до Мельбурна.
Я влюбился в Париж в первый же день. Через неделю я уже мог передвигаться по городу с закрытыми глазами, а через год у меня закончились деньги.
Я ненавижу хороший вкус. Это скучное словосочетание, от которого задыхается всё живое.
В декабре 1971 года в Нью-Йорке я вдруг упал на Парк-авеню и очнулся в больнице наполовину парализованным – у меня был инфаркт миокарда. Я не мог ни говорить, ни писать. Когда проходишь через такое и остаёшься жив, то начинаешь давать себе обещания.
До инфаркта я курил по пятьдесят сигарет в день, после – не выкурил ни одной. До инфаркта я вёл себя как молодой человек – не соответствовал своему возрасту. Например, за три месяца до удара я провёл шесть дней в Риме на бесконечных вечеринках, за всё это время я спал, может быть, восемнадцать часов, а потом улетел в Париж, и там повторилось то же самое. В общем, это нужно было прекратить.
В больнице я снимал на мыльницу всё подряд: медсестёр, посетителей, врачей. После десяти дней неизвестности врач сказал мне: «Вы будете жить, но поосторожнее». И я решил, что теперь буду снимать только то, что мне самому интересно.
Снимать обнажённых моделей мне быстро надоело – это еще скучнее шмоток.
Порнография может быть красивой.
Буржуазные женщины более эротичны, чем парикмахерши или секретарши. Элегантность, образование, окружение – я верю в эти вещи; мне иногда за это стыдно, но это же правда. Женщина из высшего общества сексуальна по своей природе.
Ненавижу, когда все наизнанку – это дёшево.
Женщины, которых я снимаю, доступны, но их доступность зависит от времени и денег, которые вы можете на них потратить.
Однажды я сделал серию фотографий для журнала Oui. На них были голые женщины в шубах – в метро, галереях, на Елисейских полях. Это была моя детская фантазия. Когда мне было четырнадцать, я прочел «Барышню Эльзу» Артура Шницлера – историю о разорившемся банкире и его семнадцатилетней дочери-красавице. Один человек сказал ей, что поможет отцу, если она согласится пройтись по коридору гостиницы в шубе на голое тело. Она согласилась — вышла из своего номера и ходила вокруг этого мужчины, распахивая шубу. Он к ней даже не прикоснулся, но выполнил обещание.
Мои работы очень вульгарны. Творческий процесс вообще неразрывно связан с дурным вкусом и вульгарностью.
Редакторы моды постоянно напяливают на своих моделей всякие шарфы, балетки, струящиеся одежды, которые скрывают их тело и наполняют меня злобой. Они постоянно выбирают вещи, которые нормальный мужчина сочтет антисексуальными. Занялся бы я любовью с девушкой, которая так одета? Это первый вопрос который я задаю себе, когда снимаю моду.
Хороший вкус – антифотогеничен, антиженственен, антиэротичен, это какой-то антифэшн. Вульгарность – это жизнь, удовольствие и желание.
Вуайеризм в фотографии – это необходимое и профессиональное извращение.
Я очень ленив. Я ненавижу искать места для сьёмок и никогда не отхожу от своей гостиницы дальше, чем на три километра.
Люблю шикарные старые отели типа «Рица» и предпочитаю их депрессивным, холодным, современным гостиницам, в которых чувствуешь себя как в тюрьме.
Однажды я снимал в борделе. Хозяин сначала был против, но в конце концов согласился – он выделил мне комнату в один из спокойных дней, в воскресенье. Я явился с моделью, ассистентом, парикмахером, ассистентом парикмахера. Хозяин нас увидел и воскликнул: «Вы сюда пришли, чтобы устроить оргию или фотографировать?»
Я знаю, что такое бедность, и меня она не интересует. Я предпочитаю снимать богатых людей. Бедных людей фотографировать слишком просто.
У меня есть блокнот, куда я записываю все свои мысли: об идеях, моделях и местах. Если я что-то не запишу, то всё забуду.
Четыре фотоаппарата, пять объективов, одна вспышка, один полароид – всё это умещается в чемодане весом 17 килограммов и позволяет мне снять любую фотографию где угодно и при любых условиях.
Я очень поверхностен, я предпочел бы снять Катрин Денёв, чем какого-нибудь учёного или писателя. И я люблю этот поверхностный мир. Мне нравится всё искусственное, красивое и смешное, я люблю, когда пятидесятилетние мужичины встречаются с восемнадцатилетними девчонками. И я надеюсь, этот мир никогда не исчезнет.
Мы все копируем кого-то в тот или иной момент жизни, но потом всё равно нужно идти своим путём.
Ненавижу нечестность в фотографии: снимки, сделанные во имя каких-то художественных принципов, нечёткие и зернистые.
Я мечтал стать папарацци.
Мои фотографии похожи на истории, у которых нет ни начала, ни середины ни конца.
Я снимал для журнала Playboy лет двадцать, и даже для них мои работы порой были слишком рискованными.
Мой любимый журнал – «Домохозяйки в плену». Это порножурнал, который раньше продавался в Лос-Анджелесе. Не знаю существует ли он до сих пор, но там было что почитать!
Все теперь выглядят одинаково – кругом кроссовки да джинсы.
В начале шестидесятых у женщин не было талии. А в восьмидесятые появились шведские, немецкие и американские модели – они были сложены, как дальнобойщики, и это мне очень нравилось.
Я не вижу разницы между зелёным и голубым.
Возможно, когда-то я хотел быть девушкой.
Мне всегда нравились ковбои – как они выглядят, ходят. У ковбоя руки всегда готовы выхватить пистолет. Так вот я делаю из девушек ковбоев, которые всегда готовы выхватить пистолет.
Я действительно снял порнофильм – но показал его лишь однажды, в музее.
В моей сумке всегда лежат монокль, мундштук и пара накладных сосков.
Ненавижу свадебную фотографию.
Для меня эротика – это лицо, а не половые органы.
Мне не нужно идеальное тело, это скучно.
Хорошие фотографы, как воспитанные дети, – их видно, но не слышно.