Всё будет хорошо!

Всё Будет Хорошо!
28 ноября 2022

Фомич, местный егерь, издалека услышал выстрел двустволки. Звонкое, как удар хлыстом, эхо прокатилось по поросшему двухметровой крапивой оврагу, болоту с проложенной гатью и молодому березнячку, на опушке которого стояла неказистая избенка деда.
Фомич жил бобылем. Жена давно умерла, сыновья в город подались, а он сам доживал свой век в старом доме, в пяти верстах от села. Хозяйство было нехитрым: пес Санька, коза, да кур с десяток. В огородике за избой, как водится, созревала вся огородная радость.
Егерем Фомич состоял в лесничестве уже не один десяток лет. Знал все окрестности и обходные тропы. Зимой в полушубке на лыжах, а в теплое время года в неизменном ватнике и кирзачах, прочесывал Фомич свои владения с верным напарником Санькой, восточной лайкой.
От хлесткого ружейного отзвука чутко насторожились уши Саньки. Поскреб лапами по двери избушки, деда на двор позвал тихим повизгиванием. А через мгновение на пороге Фомич нарисовался, по форме одетый, с неизменным рюкзаком и ружьем за плечами.
Шли споро. Санька впереди, как штурман, дорогу прокладывает. Чуткое обоняние пса пороховой дух пытается вычленить из хаоса лесных ароматов. Привел-таки деда к нужному месту, как бисером путь вышил, без лишнего узелка и петельки.
На вырубке, под корягой полусгнившего дерева, вся трава кровью звериной залита. Волчицу застрелили и уволокли лихие люди. Такие охотники порой хуже хищников, ради трофея и забавы на убийство идут, не задумываясь. Получить острые ощущения, очередное чучело поставить в гостиную, хвастаясь перед гостями, байку покруче рассказать про охотничьи подвиги вся суть зажравшихся паразитов.
Санька к земле припал, передними лапами дерн сдирает, хвостом Фомичу о находке сигнализирует. А Фомичу давно было понятно, что логово волчье где-то неподалеку находиться должно. У волков щенки в эту пору подрастают. Присел Фомич на вспаханную Санькой землю, лаз рассмотрел. Брезентовой рукавицей руку защитил, по плечи руку в нору пропихнул.
Детеныш волчий совсем крохой оказался, но сопротивление оказал Фомичу достойное. Тихо рыча, вгрызался в рукавицу деда, острыми коготками выцарапывал брезентуху, выкручивался всем телом, с удивительной для такого мальца, силой.
Пропадет без мамки - подумал егерь, скрутил малыша шарфом, в рюкзак пушистый кокон пристроил.
Домой вернулись к вечеру. Волчонок, оказавшийся на полу, от пут ловко освободился, сверкнул глазами, и, пятясь задом, уполз под кровать.
Долго не смел щенок из убежища выйти. Запахи чужие, отсутствие матери, голодное покалывание в брюхе пугали малыша и заставляли прирасти к новой норе.
Фомич около кровати поставил блюдце с молоком, которое нетронутым оставалось несколько дней. Старик постоянно под кровать заглядывал, и радовался, когда встречался взглядом с зелеными искраи глаз волчонка. Не сдох, живучий - удивлялся егерь стойкости звереныша.
Новый постоялец отведал козьего молока только через неделю. Крадучись, волчонок подполз на брюхе к еде, пофыркал для порядка, и обстоятельно опорожнил миску.
На свободный рацион, щенок перешел через месяц. Поистине волчий аппетит был у нового постояльца. После любой трапезы детеныш не торопился в свое убежище, частым постукиванием хвостика о пол он пытался убедить Фомича о необходимости добавки.
На первых порах, пес Санька очень раздражал волчонка, шерсть на загривке малыша дыбилась, пасть с мелкими зубами в оскале обнажалась, извергая подобие рыка. Но, со временем, конфронтация перешла в состояние полного безразличия.
А к деду волчонок тянулся. Лидером его признал. Не скалил зубы на кормильца. Позже поменял свое логово на прикроватный коврик. Чутко отслеживал все перемещения Фомича, как преданный адъютант, сопровождал деда повсюду.
Пора волчонку кличку дать. Пусть будет СЕРЫЙ - решил Фомич. Малыш, скорее всего, реагировал на голос хозяина, а не на кличку, но появлялся всегда, когда его звали по имени. Деду это было приятно, он привязался к детенышу, понимая прекрасно, что перспектив у такой дружбы быть не может, потому, как дикого волка приручить еще никому не удавалось.
Серый был независимой личностью. Фамильярности по отношению к себе не допускал даже в малых дозах. Самым ярким проявлением его нежности к деду выражалась в редком желании волчонка положить голову на край ступни Фомича, когда тот сидел у печки-голландки, помешивая кочергой угли.
К зиме Серый возмужал, заматерел, стал взрослой волчьей особью. По вечерам выходил во двор, вытягивал шею в направлении леса и шумно втягивал ноздрями воздух. Густая шерсть волка в такие минуты начинала вибрировать, как ковыль в степи, запрокинутая к небу пасть тихо издавала томное завывание.
В одну из ночей Фомич был разбужен воем волчьей стаи, которая большим сообществом обитала в ближнем лесу. Серый мгновенно встрепенулся, нетерпеливо коснулся мордой руки старика и резко рванул к двери, требовательно царапая ее когтями.
Вылетевший из двери зверь, не оборачиваясь, мгновенно растворился в снежности ночной тьмы.
Пролетело два года. Фомич по-прежнему выполнял свои обязанности на пару с преданным Санькой, о своем воспитаннике Сером почти не вспоминал.
На рождество все лесничество гуляло в конторе, провожая Фомича на пенсию. Часы памятные вручили деду и грамоту почетную за верную службу. Не раз слезы наворачивались на глаза старика от трогательных почестей, от внимания доброго и пожеланий сердечных.
После торжественной части, как и положено, чаепитие по-русски началось. Женская половина конторы пирогов напекла, рыбы местного улова нажарила, солений и настоечку всякую на стол выставила. После своей стряпни убогой, Фомичу угощение показалось по-царски богатым. А уж когда пляски и песни под гармонь начались, зачерствевшая от одиночества душа деда, окончательно оттаяла, и стало ему казаться, что нет на свете счастливее человека, нежели он сам.
Обожравшийся пирогами преданный Санька, лежал под праздничным столом у ног Фомича и дремал. Пес, как и его хозяин, тоже не молодел, но природная закваска выносливости помогала переносить тяготы собачьей службы в любой сезон. В сладкой дремоте мысли в собачьей голове путались, всплывая отдельными кадрами. Вспомнился Серый, и заноза ревности снова больно кольнула огрубевшее сердце собаки. Санька, в ту памятную пору, как мог, старался не обращать внимания на волчонка, но звериное нутро приемыша, его неприкрытая ярость в глазах, постоянно держали собаку в напряжении. Фомич, между тем, как казалось Саньке, не замечая очевидной волчьей агрессии, пытался ввести в свою семью чужака. Хорошо, что не вышло. Но напряжение в сознании Саньки не ослабевало и после побега волка из дома. Поздними вечерами, в звенящей морозной тишине, отчетливо различал Санька в какофонии далеких волчьих песен, вой Серого.
Лесничество гуляло на юбилее Фомича всю ночь. Белесым утром председатель распорядился доставить юбиляра на заимку с помпой. Запрягли каурку в сани, наполненные сеном, укутали деда и пса овчинным тулупом и отправили восвояси. Под повизгивание хрусткого снега о полозья саней, под байки кучера, задремал Фомич, отвыкший от шумных гулянок и громкого людского хоровода.
Проснулся от резкого толчка торможения и храпа лошади, которая, несмотря на болезненные удары хлыстом и вопли возницы, впала в ступор, тряся гривой и выбивая копытом дорожную наледь. Волки, Фомич!- орал, надрываясь, кучер.
Волки внушительным легионом летели со стороны леса. Мощный вожак уверенно вел стаю в бой за добычу. Санька резко сорвался с саней и полетел наперерез стае, не обращая внимания на команды Фомича вернуться. Стая взяла в кольцо Саньку. Закувыркался верный пес по снегу, кровавые отметины на снегу оставляя. Разделавшись с мелким препятствием, волки рванули в направлении главного приза.
Кучер к этому моменту ударами и отборным матом заставил клячу стронуться с места. Пугливо косясь на догонявшую волчью свору, кобыла набрала-таки со страху скорость. Ружьишко бы сейчас - горевал Фомич, бессильный изменить ситуацию.
Дистанция между лидером стаи и санями сократилась метров до ста. Можно было рассмотреть заиндевевшую пасть мощного волка и слегка раскосую прорезь янтарных глаз.
Вдруг вожак резко затормозил, вспахав когтистыми лапами снежный наст, замер на мгновение и, развернувшись, полетел обратно, навстречу своре.
Еще в младенчестве глава стаи блестяще освоил важнейшую для выживания науку - азбуку запахов. Все ароматы, впитанные волчьей памятью, ассоциативно переплетающиеся с добром или злом, были разложены аккуратными стопками по всей обонятельной системе волка.
Запах от человека в санях шибанул по ноздрям мощной волной заботливого тепла, козьего молока и дымом от печки-голландки. В санях сидела не жертва, а неприкасаемое божество. Поэтому летел волк навстречу своре, желая повернуть ее назад, летел навстречу неминуемой гибели, отстаивая своей выходкой право любой живой твари на справедливость и благодарность.
В отряде хищников возникло замешательство. Порядок движения звериной цепи мгновенно нарушился. Голодная ярость, отсутствие логики в поведении вожака, исчезающая на глазах добыча, заставили вассалов изменить вековые традиции волчьего сообщества. Взбунтовавшаяся стая, охваченная яростью, окружила плотным кольцом вожака. Участь его была решена.
Пауза, возникшая при разрешении внутренних конфликтов стаи, позволили лошади домчать своих пассажиров к пункту назначения, живыми, но перепуганными и озадаченными. Неужели это был Серый?- увяз в сомнениях Фомич.
Великий грех брал на душу Фомич, пытаясь осознать высокие тайны бытия. Но, как простой смертный, он, несмотря на всю стервозность жизни, старался надеяться, что обыкновенные, естественные для человека чувства сострадания и жалости к меньшему собрату, прорастут в диком звере ответной благодарностью, даже ценою жизни.
Мы, внучатые племянники Фомича, иногда по осени приезжали на заимку к деду за клюквой и рыжиками. В долгие дождливые вечера с удовольствием слушали рассказы старика, сидя за самоваром. Грустная история о Саньке и Сером вгрызлась в мою память светлым следом на всю жизнь.
Согласитесь, какой чудесный симбиоз человеческого добра, высшего провидения и преданности братьев наших меньших, создает уникальное авторское полотно жизни, изысканно прошитого канвой ярких, несмываемых памятью, впечатлений и удивительных встреч!