Всё будет хорошо!

Всё Будет Хорошо!
3 февраля 2022

Ты — женщина, ты — ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
В. Брюсов

33+, сцена жестокости
Когда я жила в деревне, я познакомилась с Зиной. Зина работала у нас в колхозе учетчицей. Зина славилась умением привораживать к себе женатых мужиков и служила притчей во языцех среди местных дам. Дамы по вышеназванной причине Зину люто ненавидели и злобно высмеивали её вкус. Вкус у Зины был и вправду своеобразный. Зина любила платья из тяжёлого портьерного однотонного бархата, чистых насыщенных цветов: изумрудного, рубинового, сапфирового. Платья ей шила деревенская швея - любитель. Все они были одинакового покроя: широченная трапеция и кое-как притачанные к ней, облегающие рукава. Зина была девушкой худой, с мелкими приятными чертами лица, длинными руками и талией. Роскошные платья туго перепоясывались ремнями из страшного чёрного дерматина.

Описываемый период относится к девяностым годам, когда в сельских магазинах не было ничего. Из необходимого. Встречались, правда, какие-то совершенно нелепые вещи. Которые были не нужны никому. Например, английские коробки с роскошными капроновыми наборами роз, видимо, предназначенные для свадеб. Зина купила три коробки и продемонстрировала мне густо - сапфирового цвета бархатное платье, не менее густо обшитое капроновыми розанами различных нежных оттенков. В принципе, это выглядело трогательно. Примерно так, как когда ты возвращаешься с работы домой раньше обычного и видишь, как по комнатам летают хлопья разграбленных наборов теней и румян, стоит густой, невыносимый запах разлитых духов, а навстречу тебе, грохоча задниками твоих туфель на шпильках, выскакивают твоя пятилетняя дочь и её подружки, обмотанные в три оборота в твои вечерние платья, с дико размалёванными глазами и густо напомаженными ртами.

Ещё Зина обожала заколки для волос. Одновременно на её голове могли собраться до двадцати заколок, от самых дорогих, до копеечных, пластмассовых. Неизменным фаворитом её туалетов были полосатые гольфы из толстой самодельной овечьей пряжи: в чёрно-белую полоску, в красно-зелёную полоску и в разные другие полоски. Гольфы Зина надевала в любое время года и к любым туалетам. В сапоги, босоножки, валенки. Если туалет был достаточно изысканным, а гольфы - грубоваты, то к ним тоже пришивались капроновые розы - и всего-то делов! Несмотря на внешние странности, Зина, отнюдь, не была деревенской сумасшедшей, имела хорошие аналитические мозги, жизненную сметливость, склонность к интригам и пользовалась определённым успехом у некоторой части нашей сельской мужской аудитории. Мне в разных интерпретациях рассказывали истории из Зининой жизни. Но во всех историях Зина выглядела злодейкой и разлучницей.

Начнём с того, что умение колдовать стойко приписывали всему их семейству. Молодые здоровые мужики сходили с ума, бросали жён и многочисленное потомство (что в наших краях не редкость) и уходили к женщинам из этой семьи. А женщины из этой семьи, по мнению доброжелателей-очевидцев, все, как на подбор, были страшными на рожу (лицо) и паскудными (стервозными) по характеру. Правда, счастья тут тоже не получалась. Мужики сохли и мучались, уходили к прежней семье, там снова сохли и мучились, возвращались обратно - и так до тех пор, пока с ними что-нибудь не происходило. Либо несчастный случай, либо суицид, либо неизлечимая болезнь. Никто от старости не умер. Вот такое зловещее семейство.

Допустить, что эти коварные ведьмы, пусть внешне и не слишком красивые, были настоящими женщинами, а не тягловыми лошадьми и понимали, чего хотят мужчины и что значит компромисс, никто из наших тёток не желал. Как ты смеешь меня разлюбить, тварь, если я родила тебе трёх детей, если я встаю в пять утра, дою тебе двух коров, кормлю тебе пять свиней и пятьдесят овец? Кошу тебе сено и колю дрова? И пусть моё лицо не знает, что такое косметика, а руки - крем, пусть о мои пятки ты ранишься ночью до крови во время попыток овладеть моим окостеневшим от усталости, спящим телом, как ты посмел меня разлюбить, предатель?

Зинка жила-была себе одна. Не тужила. Плела посредством крючка салфетки на телевизор. Ходила петь в местную самодеятельность и принимала участие в общественной жизни села. Возраст её подходил к тридцати, а в деревне девушки после двадцати трёх лет считались в те времена безнадёжными старыми девами. Парни Зинку своим вниманием не обременяли. Хотя и она, похоже, от этого не страдала. Но вдруг на вечере в честь Нового года ей понравился один знатный бригадир, у которого была знатная семья и пять малолетних детей. Знатного бригадира звали Сашка Мазилов, был он метр девяносто ростом, не шибко грамотный и страшный, как чёрт. Зато здоровый, жёсткий, немногословный и верный. Но вот верность-то как раз и подкачала: нежная Зинка поразила Сашкино загрубевшее сердце.

Сашка растаял, бросил жену и детей и переехал жить к Зине. В любовной эйфории они зачали дочь. В процессе любви выяснилось, что Зина не такая уж и не от мира сего. И не такая уж нежная и слабая. Чем Сашка был неприятно поражён. Когда Зина начала каждый день ездить к Сашке на бригаду и командным тоном делиться с его рабочими своими многочисленными (хотя и небезынтересными) планами по переустройству мира, Сашка обозвал её маньячкой (в культурной терминологии), мрачно собрал чемодан и мрачно убыл в прежнюю семью. Прежняя семья, немного повыделывавшись, приняла блудного папку взад. Зинка осталась растить дочь одна. Сашка пару раз делал попытки возврата к Зинке, но консенсус был окончательно потерян, и он снова сбегал.

Через год на бригаде разгулялся какой-то приблудный медведь-беспредельщик. Сашка с работягами, с карабинами и на конях поехали вершить справедливость. Медведь был найден и застрелен. К слову сказать, медведь был огромный. Я потом видела его шкуру у знакомого на стене. В растянутом виде шкура достигала потолка, а голова была размером со средний холодильник. Медведь лежал огромной тушей и не шевелился. Сашка слез с коня, подошёл к нему и пнул носком сапога. Медведь поднялся на дыбы. Обнял Сашку и не отпустил, как в него ни стреляли обезумевшие работяги. Сашку хоронили всем колхозом. Узнать его было невозможно. Зина на похороны не ходила. И лицо её в эти дни выражало торжество. Все злобные бабки об этом шептались. Я не верю.
///Виктория Генлейн