Здравствуйте , ДОБРЫЕ ЛЮДИ!

Здравствуйте , Добрые Люди!
18 февраля в 22:55

Погода портилась очень быстро. Сначала небо затянуло серой пленкой, сквозь которую не может пробиться даже самый сильный солнечный луч. Потом откуда-то набежали тяжелые, набухшие, словно мешки под глазами, облака и принялся слабо накрапывать мелкий дождик.
Это был не летний дождь, который приносит прохладу, и под которым так здорово бегать по лужам и пускать бумажные кораблики. Дождь был осенним, холодным, колючим и кусачим. Он заставлял прохожих ускорить шаг, поплотнее укутаться в шарфы и поднять воротники пальто. А резкий ветер, пришедший вместе с дождем, жалил глаза и вызывал противные слезы, из-за которых ничего не было видно.
Ни магазина, куда иногда сворачивали прохожие. Ни старушку в ветхом пальто и с табличкой в сморщенных руках. Ни маленькую девочку в сиреневой дутой куртке, которая тоже держала в руках бумажку с забавной надписью.
Буквы, из которых были сложены слова, прыгали, плясали и словно жили своей жизнью. Было видно, что их написали второпях, когда времени совсем не оставалось, а рука, держащая обломанный карандаш, предательски дрожала, грозя обломать стержень, скрипя ползущий по бумаге. Но прохожие не замечали этой надписи.
Как не замечали и девочку, которая с надеждой вглядывалась в хмурые лица, ожидая, когда хоть кто-нибудь обратит на неё внимание.
— Чего тут встала? А ну иди давай! — девочка вздрогнула, когда рядом с ней раздалось шипение. Слева, почти приблизив своё лицо к её лицу, стояла старуха в ветхом пальто. Её губы были поджаты, а в глазах полыхала злоба. — Клиентов пугаешь! Иди отсюда.
— Бабушка, но мне только хлебушка, — робко ответил ребенок, поднимая бумажку с надписью на уровень груди, словно стараясь таким образом защититься от злой старухи.
— С кем ты работаешь? Кто твой хозяин? А? — не унималась старая попрошайка. Она, вцепившись в плечо девочки, больно надавила пальцами, заставив ребенка тихонько ойкнуть. — Не вздумай орать!
— Я не знаю о чем вы, бабушка. Мне хлебушка только. Немного, — всхлипнула девочка. Старуха, тяжело вздохнув, отошла в сторонку, когда один из прохожих бросил в их сторону отсутствующий взгляд.
— Иди отсюда. Тут мое место, — злобно бросила она, возвращаясь под укрытие козырька, где дождь был бессилен.
— Мне хлебушка. Только и всего, — прошептал ребенок, поднимая мокрую бумажку выше. Но прохожие по-прежнему шли мимо, даже не взглянув на неё.
Дождь скоро кончился, уступив место противному холоду, от которого ноют кости, а в горле начинает першить. Девочка дрожала, крепко сжимая мокрый листок замерзшими пальцами, пританцовывала на месте, но не уходила, каждый раз повторяя свою просьбу, когда рядом с ней проходил очередной прохожий. Старуха, буравя ребенка злым взглядом, что-то ворчала себе под нос и постоянно махала рукой, когда никто не видел. А девочка продолжала ждать.
Чуть позже к старухе подошла парочка хорошо одетых молодых ребят, которые без лишних разговоров сунули ей в руки пару мятых купюр, заставив широко улыбнуться беззубый рот попрошайки. Она моментально изменилась. Изменился её взгляд, в котором теперь сквозил стыд и жалость. Изменился голос, уступив место елейному шепоту, славящему Бога и тех, кто подал старухе деньги. Только руки не изменились. Они дрожали от жадности, пряча купюры в обширные карманы старого пальто.
Ребята не замечали этого, зато все видела девочка, в чьей груди появилась надежда.
Она улыбнулась и вновь подняла бумажку, но ребята лишь рассмеялись и скрылись в теплом магазине, где нет ветра и холода, зато пахнет свежей выпечкой и копченой колбасой. Глаза ребенка заблестели, когда надежда разбилась, как хрустальный бокал, а в груди появился неприятный комочек. Девочка знала, что это говорят слезы, но держалась изо всех сил, чтобы не расплакаться. Дрожащим голосом она вновь принялась просить прохожих о сочувствии, но её никто не слышал, кроме старухи, чьи глаза снова стали злыми и холодными, как небо над головой.
— Дяденька. Дайте мне хлебушка, пожалуйста. Только хлебушка, и все, — повторяла она, заглядывая в лицо очередного человека.
— Иди домой, — снисходительно отвечал прохожий, унося из магазина полные сумки продуктов, а мелочь сующий старухе. — А то я сам тебя к родителям отведу и расскажу, чем ты занимаешься.
— Дяденька. Мне… хлебушка. И все, — тихо просила девочка, вздрагивая, когда старуха ехидно смеялась, высыпая в урну мелочь, поданную ей прохожим.
— Иди отсюда, зараза! — шипела попрошайка, грозя ребенку сухим кулаком, и кротко улыбалась, когда ей снова подавали деньги. — Дай тебе Бог здоровья, сынок.
— Мне только хлебушка. Хоть кусочек, — повторяла девочка, дрожа на холодном ветру.
Она стояла час, два, потом три, но по-прежнему безрезультатно. Прохожие давали деньги старухе, а на ребенка никто не обращал внимания. Впрочем, даже старая попрошайка перестала грозить девочке кулаком, сосредоточившись на охмурении очередных людей.
Один из них, полный мужчина в черном пальто, задержался на минуту, а потом, раскрыв пакет, вытащил оттуда буханку хлеба и протянул её старухе. Злобой блеснули её глаза, а потом вновь вернулся лицемерный шепоток. Мужчина улыбнулся и, вздохнув, направился к припаркованной машине.
Старуха, дождавшись, когда он отъедет, в сердцах швырнула буханку в мусорное ведро и, воровато озираясь, отошла за угол, где принялась считать деньги, собранные за время стояния возле магазина. Ослепленная блеском монет и хрустом купюр, она не заметила, как к урне подбегает девочка и, воровато озираясь, вытаскивает оттуда чуть испачканную и слегка влажную буханку белого хлеба, а потом и те монетки, что бросила туда старуха.
Попрошайка, увидев это, разразилась бранью и бросилась обратно, но девочки и след простыл. Только раз мелькнула в гуще прохожих сиреневая дутая куртка, да пропала, уступив место прежним хмурым прохожим, которые спешили по делам. Старуха сплюнула злой слюной на землю и, вернув на лицо выражение скорби и стыда, принялась ждать новых подаяний.
А девочка бежала к своему дому. Она торопилась, сжимая в руках влажную буханку хлеба и две дешевых сосиски, купленных на вытащенную из урны мелочь. Глаза ребенка блестели и в этот раз от радости. Надежда, разбившаяся хрустальным бокалом, вновь заиграла яркими искрами, даря тепло и счастье. Прохожие, недовольно цокая языками, уворачивались от ребенка, который ловко лавировал в людском потоке, крепко держа в руках хлеб. Но девочка их не замечала. Она бежала к дому, где её уже ждали.
В сухом подвале, между горячих труб и гудящих конструкций, лежала старая собака. Она изредка поднимала седую морду, принюхивалась и, тихо заскулив, снова укладывалась на сухую землю. Её глаза давно уже покрылись серой пленкой. Такой же серой, как и небо, которого она уже никогда не увидит.
Девочка, забежав в подвал, бросилась к собаке, а та, почуяв знакомый запах, слабо завиляла хвостом и лизнула руку ребенка горячим языком. Засмеявшись, девочка подвинула к себе старую пустую миску и, покрошив туда немного хлеба и сосисок, протянула это собаке. Собака, слабо виляя хвостом, слепо ткнулась в чашку и, почувствовав еду, принялась жадно её есть. Она глотала, почти не жуя хлеб, не замечала сосисок, и по-прежнему виляла хвостом, когда чувствовала, что её гладит по голове знакомая рука.
— Кушай, Снежа, кушай. Не торопись, — улыбалась девушка, гладя собаку по голове. — Там и сосиски есть. Вкусные? Тебе нравится?
Собака не отвечала. Это только в сказках собаки говорят, но её благодарное молчание было лучше всяких слов.
— Покушала? Умница, Снежа, — девочка налила в пустую миску воды из стоящей рядом бутылки и напоила слепую собаку. — Вечером я тоже принесу тебе хлебушек.
Собака не отвечала. Она осторожно лизнула руку ребенка и, вздохнув, положила голову на лапы. А девочка улыбалась, почесывая Снежу за ушком. Собака молчала, изредка виляя слабым хвостом. Но потом тихонько заворчала, когда в нос проникли другие запахи. В подвал вошел кто-то чужой.
— Это твое? — обернувшись, девочка увидела того самого мужчину в черном пальто, который отдал свой хлеб злой старухе. Он улыбался и держал в руках мокрый листок бумаги с забавной просьбой: «Снеже на хлебушек».
— Здравствуйте, дяденька. Да, моё, — тихо ответила девочка. Странно, но она не боялась незнакомца, хоть мама и говорила ей постоянно о том, что с незнакомцами нельзя разговаривать.
— Не пугайся. Я не причиню тебе зла.
— Почему вы дали тот хлеб бабушке, а не мне? — спросила девочка, прижимаясь к слепой собаке. Мужчина, подойдя ближе, опустился на корточки и протянул Снеже руку. Та, чуть понюхав, лизнула его пальцы и завиляла хвостом. — Ой, вы ей понравились.
— Да, вижу, — ответил мужчина. — А хлеб… Я хотел узнать, правда ли он тебе так нужен.
— Нужен, дяденька. Снежа уже старая. Она ничего не видит и отсюда не выходит. Я приношу ей хлебушек и воду, разговариваю с ней, играю. А когда меня мама не пускает на улицу, я плачу, потому что Снежа голодная. Кто ей еще хлебушка принесет кроме меня?
— Я могу, — тихо сказал мужчина, посмотрев девочке в глаза. — Если ты не против отдать её мне.
— Вы ей понравились, — хмыкнула девочка, а потом испуганно прижала собаку к себе. — Вы ведь не сделаете ей плохо? Не будете её бить?
— Нет, — улыбнулся мужчина. — Я буду о ней заботиться. У неё всегда будет свежий хлеб, сосиски и каша.
— Обещаете?
— Конечно.
— А как я узнаю, что вы не обманываете? — не успокаивалась девочка.
— Когда-нибудь узнаешь, — загадочно усмехнулся незнакомец, ласково прикасаясь к плечу девочки. Та улыбнулась в ответ.
— Хорошо, дяденька. Я вам верю. Я хотела узнать, правда ли вам нужна Снежа. Даже старая и слепая.
— Правда, — кивнул он.
— Она не против, — вздохнула девочка, прижавшись к собаке на прощание. Та, словно почувствовав это, лизнула руку ребенка и слабо заскулила. — Не плачь, Снежа. Этот дяденька тебя не бросит. Ой, а сколько время?
— Половина шестого, — ответил мужчина, взглянув на часы. — Тебе пора домой. Мама скоро придет с работы.
— Да. Обещайте, дяденька, что вы не бросите Снежу, — с вызовом сказала девочка. Мужчина улыбнулся, и она поняла без лишних слов, что он никогда не бросит слепую собаку. Она верила ему.
— Обещаю, — тихо произнес он.
Дождавшись, когда топот детских ножек затихнет, мужчина вздохнул и вновь присел на корточки рядом со слепой собакой. Он нахмурился, а затем медленно провел ладонью по её глазам. Серая пленка, которой они были укрыты давным-давно, исчезла, а хвост, слабый и вялый, вдруг завилял резко и энергично. Мужчина довольно улыбнулся и тихо рассмеялся, когда Снежа, слабо поскуливая, принялась кружиться вокруг него.
— Ты готова? — спросил он, а потом, задумчиво вздохнул. — Знаешь, Снежа… Дети всегда меня удивляют. Не попрошайки, которые выбрасывают хлеб в урну, не богачи, сулящие богатства, когда я прихожу за ними, не злодеи, орошающие пол крокодиловыми слезами, только увидев мою тень. А дети. Они наивны и добры. Они готовы мерзнуть на холоде, мокнуть под дождем, и подвергаться насмешкам за простой кусок хлеба для тех, кто им дорог. Их сердце, еще чистое и незапятнанное злом, заставляет меня удивляться. Как жаль, что не всем удается сохранить этот свет в себе. Но я всегда буду надеяться на лучшее. Ну что же. Пошли?
Собака не ответила. Это только в сказках собаки говорят, а Снежа просто шла за незнакомцем. Шла туда, где ярко светило теплое солнце, где не было холода и дождя. Была только надежда.
Маленькая Надежда спасла её когда-то от голода и другая надежда сейчас вела её вперед. За странным мужчиной в черном пальто, которого так удивляют дети и их чистые сердца.
Гектор Шульц