Рей Ки для жизни.Дистанционные и очные сеансы Рей ...

Рей Ки для жизни.Дистанционные и очные сеансы Рей ... понравилась запись

Рей Ки Для Жизни.дистанционные И Очные Сеансы Рей Ки В Петербурге.
26 октября 2022

Куда ж ты, чёрт слепой, смотрел пять лет?..

Кудашевы оставили как-то Серёжку за прадедом присмотреть. А прадеда – за Серёжкой. Прадеду восемьдесят семь, Серёжке – пять.

Сидели оба на диване. Прадед смотрел телевизор, Серёжка – на прадеда. Авось, убежит.

– Эхэ-хэ... Не сумеют наши играть, черти кривоногие, – выругался Семён Егорыч (так прадеда звали). Выругался громко. На уши слабый стал. Да и на глаза. По телевизору передача про животных шла.

Серёжка подмял под себя задремавшие ноги. Паренёк он послушный. Ему сказали: «Сиди», – он и сидит, с места не сдвинется.

– Куды мать-то с бабой ушли? – спросил Семён Егорыч.

– На задах, – пискнул мальчик, но вдруг спохватился и прижал ко рту ладошки. Говорить-то с ним никто не разрешал. И сразу вспомнились бабушкины рассказы про войну, про то, как фашисты пленных допрашивали, а те мужественно молчали. Серёжка с прадедом не шибко ладил (тот больно грозный бывает), посему вообразил себя пленным. – Нитево я тебе не сказу! – решительно прошепелявил он.

– Это ты молодцом, – смешливо прокряхтел старик, потом чуть наклонился и заговорил тише, вроде того, по секрету: – Небось, где бабка самогонку спрятала, тоже не скажешь?

– Не сказу.

– А сам видал?

– Видал.

– И не скажешь?

– Не сказу, – стоял на своём доблестный красноармеец. Он даже подумал: плюнуть что ли в рожу супостату эдакому, как в кино показывали?

Разговор стал забавлять Семён Егорыча. Прищуренными, почти невидящими глазами он с хитринкой глядел на правнука.

– Не скажешь, что самогонка в тамбуре? Али на мосту? Али в подполе?

– Не сказу, сто в подполе, – довольный собой, выпалил тот.

Старик закашлялся от смеха и утёрся марлевой тряпкой.

– Это ты молодцом.

Помолчали.

– Гляжу я на тебя, Сергей, худенькый ты какой-то, сыхалядый. Не кормят ни хрена?

– Кормят, – обиделся Серёжка.

– Ни дать ни взять, шкилет. Покушать-то не хотишь?

Мамка с бабой часа два как ушли, и Серёжка успел проголодаться.

– Хотю, – признался он.

– А помидор солёный станешь?

– Стану!

– Ну тады слазь в подпол. Достанешь баночку, всё будешь поёдывать.

И мальчик про всё на свете забыл: про материн наказ, про плен, про вражду лютую. Хоть и лет всего ничего, а уже мужик, желудком мыслит. Вскочил с дивана, скатал половик, открыл половицу – да юрк вниз.
Семён Егорыч накренился над проёмом.

– Видать? – крикнул он.

– Не видать.

– Ну дык фонарик возьми. Всё ловшей.

Серёжка вылез за фонариком, нырнул обратно.

– Нашёл?

– Насол.

– На кой мосол? Помидоры ищи!

– Иссю.

Мальчик выволок трёхлитровую банку с розовыми, развалившимися помидорами.

– Лишков, – махнул старик. – Давай другую. Ты на завалинке, рядом с самогонкой гляди.

Серёжка – назад.

– Нету тут.

– Посвети получше. За бутылём, – схитрил старик.

– Нету.

– Ну ты отодвинь его, бутыль-то.

– Да нету!
Старик будто бы рассердился:

– Дай его сюда тады, штоб не мешался!

Серёжка – шмяк ему под ноги четверть, всю в паутине. И Семён Егорыч сразу обратно подобрел.

– Ладно, пожалуй, та банка сгодится...

Сидели за столом. Серёжка ел над тарелкой сочные помидоры, с хлебом в прикуску. Семён Егорыч безо всякой прикуски пил самогонку.

– Вкусно? – повеселев, спросил старик.

– Угу, – промурлыкал мальчик и смахнул с подбородка рассол.

– Угу. Таперича покурить и на рыбалку...

Серёжка глазёнки вытаращил.

– Мамка велела дома сидеть, – сказал он.

Старик решил его поддразнить.

– Ну и сиди себе, а я насиделся досталь. Карасей удить пойду.

Он выпил очередной, принялся крутить папироску.

– Чаво быком уставился? – сказал он, послюнявив края бумаги. Сережка и впрямь насупился, раскраснелся, есть бросил. – Удить-то сумеешь?

– Нет, – голос мальчика дрожал от обиды.

Старик хотел было пошутить, но осёкся, вздохнул.

– Правильно, где тебе, безотцовщине, выучиваться... В доме бабы одни да я... Расселся...

Ему вдруг стало нестерпимо стыдно. Стыдно, что относился к правнуку с холодком. Что ругался, буянил, гнал из дома брюхатую внучку за позор, который на всю семью навлекла. А нет и не было в ребёнке вины за негодного родителя, без вести умотавшего. Похож, конечно, и носиком, и скулами вострыми, и глазками в ямочках...

Семён Егорыч закурил. Густое, горьковатое облако заполнило кухню. Тишина.

– А вот что! – хлопнул он себя по коленке. – Покурю, и пойдём с тобой на озеро!

Лицо Серёжки просияло.

– Мамка велела дома сидеть, – напомнил он, уже не так твёрдо.

– Ууух, ёксель-моксель! Годки давно рыбу вёдрами таскают, а он всё мамка да мамка!

Червей накопали у соседей через дорогу. Своя навозная куча на задах, там ни в коем разе нельзя показываться. Серёжка рыл вилами. Эдак и сподручнее, да и лопатой он не усилял. Семён Егорыч стоял рядом, опёршись на палочку.

– Лови окаянного, уползёт! – активно подсказывал он. А у самого пред глазами сплошная бурая пелена.

– Не уползёт! – Серёжка хватал червей за хвосты (или за головы, поди их разбери) и вытягивал из комьев навоза.

Наскоро смастерили удочку. Крючок и леску нашли в старых снастях. Леску привязали к прутику. Вместо поплавка – кусочек пенопласта. Грузилом подцепили гайку на восемь. На подкормку зачерпнули полкружки пшёнки.

День был тёплый, безоблачный. Лёгкий ветерок комкал в гармошку поверхность озера и гнал в камыши. Рябь околдовывала Серёжку, и ему казалось, что движется не вода, а берег. А они с прадедом плывут на нём, как на корабле.

– Гляди в оба, – напутствовал старик, – поплавок плясать начнёт – малость обожди. А как потонет – тащи.

Серёжка от волнения всё равно дёргал удочку при каждой поклёвке.

– Поймал? – интересовался старик. Он сидел на самом краю, свесив ноги над водой и уставившись вдаль пустым взглядом. Пепел с самокрутки вольготно сыпался на тужурку.

– Нет, – злился мальчик и тихо приговаривал: – Ловись рыбка больсая и махонькая...

Старик про себя усмехнулся: «Славный он, Серёжка-то. Куда ж ты, чёрт слепой, смотрел пять лет?»

– Накой махонькая? – возразил он. – Ты поболе проси! – и с расстановкой: – По-бо-ле!

– Ловись рыбка больсая! – потребовал Серёжка, даже притопнул.

Тут, ну точно по щучьему велению, поплавок запрыгал, заскакал и поплыл против ряби. Серёжка резко дёрнул. Прутик изогнулся посередь и хрустнул. Над водой, брыкаясь, повис карасик. Руки у мальчика пошли ходуном.

– Тяни, чаво ж ты! – прикрикнул Семён Егорыч, едва различив искрящийся на солнце блеск чешуи.

Серёжка вытянул удочку и швырнул на траву вместе с карасём. А сам замер и беспомощно уставился на прадеда.

– А то рыбу он ловить не смыслит, – проворчал старик, пытаясь скрыть улыбку. – Ну, давай сниму.

Серёжкина мать нашла их только на закате. Семён Егорыча отчихвостила по милую душу. А Серёжке к улову добавила знатного леща.

– Пшёнка-то, ёксель-моксель! – по дороге домой старик вычерпнул из кармана горсть жёлтого бисера. – Про пшёнку-то забыл…

– Больно поздно спохватился, – ворчала внучка. Она вела его под руку.

– Это верно. Поздновато...

***

Алексей Артемьев