ОБО ВСЕМ

Обо Всем
6 августа 2016

Любовь к музыке.

К музыке я глух, но очень отзывчив. С детства. В том смысле, что петь люблю, а слуха никакого. «Ой, мороз, мороз» в моем исполнении производит неизгладимое впечатление и запоминается навсегда. Очень давно выяснилось.
Я только во второй класс пошел, когда родителям пришла в голову мысль дать мне музыкальное образование.
Мой дядька, окончивший консерваторию, преподававший, а потом некоторое время даже директорствовавший в местной музыкальной школе, прослушав меня, уперся было рогом, но уступил напору старшего брата, и я был зачислен. Дядька, чувствовавший некоторую ответственность за своего будущего ученика, подарил мне старенькую мандолину и какую-то фигню, в которой по прилагавшемуся смычку можно было узнать небольшую скрипку.

Надо сказать, что подарки меня заинтересовали мало и только с точки конструкции и всяких винтиков, называемых почему-то колками. В то время меня гораздо больше занимали упертые из отцовской библиотеки две книги. «Система самбо — боевое искусство» Харлампиева с очень интересными картинками захватов и бросков и толстый учебник химии Глинки с непонятными, но зачаровавшими меня словами.

А еще хомяк. Эта рыжая сволочь в очередной раз прогрызла свою клетку и сбежала за шкаф. Чувствуя нехилую для ребенка ответственность за зверя, и потратив день на его выковыривание из-под шкафа, клетку я починил. Проволокой. В качестве проволоки исключительно подошли струны от мандолины и скрипки, выкушенные оттуда бокорезами. Чтоб никто не заметил, я натянул вместо струн обычный бумажный шпагат. Таким когда-то в магазинах перевязывали всякие свертки и торты. Опробовав полученное, и не заметив никакой разницы в звучании, я тут же забыл об инструментах и занялся опробованием Харлампиева на валике от дивана.

Клетка отцу понравилась. Меня бы, наверное, похвалили, но дядька, возмущенный до глубины души моим варварским отношением к смычковым мандолинам, нажаловался отцу, и труд остался неоцененным. Отец у меня, слава богу, человек мудрый, и выдуманное им наказание меня полностью устроило. Мне запретили заниматься музыкой. Подумаешь, какое дело, — петь вполне можно и по пластинкам выучиться, — решил я и достал из шкафа мамин любимый диск с Барыней и тем самым морозом на другой стороне.

Через неделю упражнений диванный валик лопнул по шву, терпеливая моя бабушка начала повязывать голову пуховым платком, закрывая уши двумя его слоями, а у хомяка пропал аппетит и желание вылезать из клетки. Но песню про мороз я выучил без всякой музыкальной школы. Расстраивало меня только одно: практически полное отсутствие слушателей. Бабушка ссылалась на внезапную мигрень, мама на усталость и заочные контрольные МОПИ им. Крупской, отец отбыл в очередную командировку, а все мои друзья считали пение полностью «дефчачьим» делом. Единственным слушателем был хомяк, не имевший, как я сейчас понимаю, другого выхода из клетки. Но в жизни мне везет. Везет всегда и в больших количествах.

Не прошло и пары дней, как двери нашего класса распахнулись и в них, прервав урок, влетела наша новенькая учительница пения – совсем молоденькая девица в модной мини-юбке. Мы встали и сели. Пошептавшись немного с нашей классной дамой, она объявила следующее: намечавшийся на завтра сборный концерт школьного хора и сольных исполнителей под угрозой срыва. Все исполнители и половина хора полегли с ангиной, обожравшись мороженого после выездного пения в соседней школе. И если хор еще споет как-нибудь в половинном составе и уже репетирует, то сольные певцы могут только хлопать в ладоши дома. Срочно нужна замена. Не может ли кто-нибудь из нас спеть русскую народную песню?
— Ну, я могу, — я встал и покраснел от смущения, гордо оглядывая одноклассников, — как раз недавно разучил одну. Песня ямщика называется.

Сидящий рядом Колька покрутил пальцем у виска, а невоспитанный Леха просто заржал. Зато симпатичная Маринка обернулась, встряхнув бантиками, и заинтересованно улыбнулась. Пришлось покраснеть еще сильнее.
— А знаешь ли ты, милый друг, ноты? — спросила удивленная неожиданной инициативой снизу классная дама, — И сколько раз тебе повторять, что взрослым «нукать» неприлично?
— Ну, знаю, — не моргнув глазом соврал я, не видя обратной дороги, — у меня дядька директор музыкальной школы.

Железный аргумент произвел впечатление.
— После уроков зайди в музыкальный класс, — молвила учительница пения и удалилась, радостно крутя красивой попой.
Господи, какими наивными были наши учителя, как они верили детям, — думаю я сейчас. Сейчас, когда я на тридцать лет старше тогдашней семнадцатилетней учительницы пения с уничижительной кличкой «певичка».
А тогда я еле доёрзал оставшийся урок и отправился на третий этаж школы, куда такой малышне вход был обычно заказан. Ну, если только тебя потащат в учительскую на разборки за курение в туалете, разбитый товарищу нос, вынесенное стекло или еще какую невинную детскую шалость, вроде «дымовухи» из расчески.
В музыкальном классе меня ждали.
— Вставай рядом, — сказала Певичка, усаживаясь за пианино и разминая пальцы. Зазвучала незнакомая мне музыка.
— Разминается, наверное, — сообразил я.
— Тебя темп устраивает? — спросила Певичка.
— Какой, нафиг, темп, если музыка не та? — подумалось мне, — Ее же на баяне играть нужно, как на пластинке, а пианино здесь никаким боком не вертелось.
Поискав глазами баян и немного выждав, я все-таки решил не сдаваться:
— Нормальный темп, но вот тональность…
— Чего тональность? — немного ошалела учительница, — Я всегда так…
— А вот я бы добавил минорности, — перебил ее я, выдав незнакомое мне слово, слышанное от дядьки. И смягчил, показав пальцами, — Совсем чуть-чуть.
На мое счастье, наши занятия были прерваны школьной техничкой тетей Любой, ввалившийся в кабинет со шваброй и ведром.
— Все, Галка, выметайся, — проворчала она, приступив к уборке, — опять до ночи бренчать собралась. Иди уже, не мешай работать. Мальчишку до дома проводи только, чтоб не натворил чего. Знаем мы их. Нечего ему репетировать, он и так весь подъезд своими песнями замучал.
Вот что правда то правда: по дороге я мог чего и отчебучить. Тетя Люба жила в соседней квартире, дружила с моей бабушкой и знала меня, как облупленного с самого рождения. И мы ушли домой.
Перед началом концерта, все исполнители толпились за кулисами актового зала и волновались перед выступлением в ожидании рассаживания публики. Под ногами у выступающих путался школьный Шарик. Шарик — это не шарик, а собака и всеобщий любимец. Мелкий и пушистый по своей породе, он жил при столовой, раскормлен был до шарообразного состояния, вследствии чего был добр до безумия и сносил небезопасные для здоровья детские ласки с терпением плюшевой собаки. Наконец начался концерт.
Я выступал вторым. Дождавшись объявления меня, я вышел на сцену, поклонился публике, выставил вперед правую ногу и милостиво кивнул таперу в лице Певички:
— Давай, фигачь, а то народ заждался.
Она заиграла, я запел, не попадая в такт, но пронзительно громко и очень, как мне казалось, душевно.
Народ в зале зашевелился, сидящий рядом с Маринкой Леха (везет же гаду) зааплодировал, а я продолжил свою трагическую песнь, взяв чуть повыше.
Среди зрителей раздались редкие одобрительные, как мне казалось, смешки. И я запел с большим чувством, как только мог.
Когда я добрался до своей «ойревнивой» жены, в зале не только смеялись, но и плакали. Я хотел было обрадоваться реакции публики, как мне начали подпевать сзади. Не прерывая песни, я обернулся: чуть левее меня, на сцене сидел Шарик и подвывал, задрав голову. У него выходило ничуть не тише чем у меня, но в такт он попадал лучше.
— Вот паразит, — думал я и пел, — не мог раньше вылезти.
А в зале, внимая грустной песне, рыдали все.
Мысли мои были прерваны рассерженным голосом директора:
— Кто пустил эту скотину на сцену? — вопрошал директор, — Уберите ее немедленно!
Физрук, географ и трудовик — все школьные мужики — бросились выполнять указание. Музыка кончилась, но я допел до конца, не обращая внимания на беготню за спиной. Не знаю, как Шарику, а мне больше так никогда не хлопали.
Но до сих пор меня мучает один вопрос. Почему ни у физрука, ни у географа, ни у трудовика не было сомнений в том, какую именно скотину имел в виду директор? Может он им пальцем показывал? Это же неприлично при учащихся…