World History

World History
2 апреля 2015

В "Моих Университетах" Горький описал историю своего умственного помешательства и галлюцинаций в 1889 г.
Яркий трип 21–летнего пациента комментирует известный психиатр Галант:

"Всё началось с лекций по философии у знакомого студента–химика, Николая Захаровича Васильева, большого оригинала, наслаждающегося ломтями ржаного хлеба, посыпанными толстым слоем хинина, и показавшего вообще сильное сродство с различными химическими веществами, которыми он неоднократно отравлял себя, пока не отравился в 1901 г. окончательно индигоидом.
После двух лекций (одной о демократии и другой об Эмпедокле) Горький заболел, уже на второй лекции"видел нечто неописуемо страшное: внутри огромной, бездонной чаши, опрокинутой набок, носятся уши, глаза, ладони рук с растопыренными пальцами, катятся головы без лиц, идут человечьи ноги, каждая отдельно от другой, прыгает нечто неуклюжее и волосатое, напоминая медведя; вот бежит окрыленная нога верблюда, а вслед за нею стремительно несется рогатая голова совы".
"За рекою, на темной плоскости вырастает почти до небес человечье ухо, обыкновенное уxo, с толстыми волосами в раковине, вырастает и слушает всё, что думаю я". "Длинным двуручным мечом средневекового палача, гибким, как бич, я убивал бесчисленное множество людей; они шли ко мне справа и слева, мужщины и женщины, все нагие, шли молча, склонив головы, покорно вытягивая шею. Сзади меня стояло неведомое существо, и это его волей я убивал, а оно дышало в мозг мне холодными иглами".

Кроме галлюцинаций зрения, у Горького были ясно выраженные галлюцинации слуха, которые бывали до того интенсивны, что заставляли его устраивать шумные домашние выступления по ночам:
"А дома меня ожидали две мыши, прирученные мною. Они жили за деревянной обшивкой стены; в ней на уровне стола они прогрызли щель и вылезали прямо на стол, когда я начинал шуметь тарелками ужина, оставленного для меня квартирной хозяйкой. "И вот я видел: забавные животные превращались в маленьких серых чертенят и, сидя на коробке с табаком, болтали мохнатыми ножками, важно разглядывая меня, в то время как скучный голос, неведомо чей, шептал, напоминая тихий шум дождя:
— Общая цель всех чертей—помогать людям в поисках несчастий.
— Это—ложь! —кричал я озлобясь.—Никто не ищет несчастий...

Тогда являлся некто. Я слышал, как он гремит щеколдой калитки, отворяет дверь крыльца, прихожей, и — вот он у меня в комнате. Он — круглый, как мыльный пузырь, без рук, вместо лица у него циферблат часов, а стрелки из моркови, к ней у меня с детства идиосинкразия. Я знаю, что это муж той женщины, которую я люблю, он только переоделся, чтобы я не узнал его; улыбаясь он говорит мне все то злое и нелестное, что я думаю о его жене и что никому, кроме меня, не может быть известно.
— Вон!—кричу я на него. Тогда за моей стеной раздается стук в стену — это стучит квартирная хозяйка. Ее стук возвращает меня в мир действительности, я обливаю глаза холодной водой и через окно, чтобы не хлопать дверями, не беспокоить спящих, вылезаю в сад, там сижу до утра. Утром за чаем хозяйка говорит:
"А Вы опять кричали ночью...Мне невыразимо стыдно, я презираю себя".

Трип Горького продолжается несколько дней:
"Наверно я не очень удивился бы, если бы любой дом города вдруг перепрыгнул через меня. Ничто, на мой взгляд, не мешало лошади извозчика, встав на задние ноги, провозгласить глубоким басом: "Анафема".

История болезни описана пациентом в автобиографически названном очерке "О вреде философии" и определена психиатрами как лихорадочный делирий (Delirium febrile Gorkii). Как же лечил психиатр Горького? Вот что нам рассказывает об этом сам Горький: "Маленький, черный, горбатый психиатр, человек одинокий, умница и скептик, часа два расспрашивал, как я живу, потом, хлопнув меня по колену страшно белою рукою, сказал:
— Вам, дружище, прежде всего надо забросить ко всем чертям книжки и вообще всю дребедень, которой вы живете. По комплекции вашей вы человек здоровый и стыдно вам так распускать себя. Вам необходим физический труд. Насчет женщин—как? Ну! Это тоже не годится. Предоставьте воздержание другим, а себе заведите бабенку, которая пожаднее в любовной игре,—это будет полезно. Провожая меня, он повторил с улыбкой веселого черта:
— А бабеночка очень полезна для вас".