Назад в СССР

Назад В Ссср
29 апреля 2022

28 апреля 1953 года по приказу Хрущёва был арестован Василий Сталин. Официально — за "разбазаривание казённого имущества и государственных средств". Фактически — за то, что высказывался вслух о том, что его отец умер не своей смертью, а ему «помогли» ближайшие соратники.

Весьма интересное свидетельство эпохи – мемуары Василия Иосифовича, написанные во время короткой "передышки" между его арестами, в январе-апреле 1960 года. Они заслуживают внимания хотя бы потому, что человек, их написавший, именно за позицию, выраженную в них, провёл в тюрьме почти весь остаток своей жизни. И кроме того, эти воспоминания – яркий документ "антиревизионизма" в мировом коммунистическом движении, как называли свою позицию лидеры Китая и Албании, не поддержавшие политику Хрущёва. Дело в том, что напечатаны мемуары Сталина были в Китае в 1962 году.

Как видно по мемуарам, примыкал к "антиревизионистам", если не на теоретической, то на личной основе, и Василий Сталин.
Ну, а далее – пусть говорят цитаты из воспоминаний. По ним можно составить впечатление и об их авторе:

"Я, Василий Сталин, от своего отца не отрекаюсь!
Эти слова мне пришлось повторять не раз. И во время следствия, и потом, и во время недавней встречи с Хрущёвым.
Я, Василий Сталин, от своего отца не отрекаюсь! И точка!
Осудить «культ личности» и «преступления сталинизма» я не могу. Потому что нечего осуждать. Осуждают преступления и преступников. Я могу осудить тех, кто отравил моего отца и очернил его великие дела. Я могу осудить тех, кто надругался над светлой памятью Вождя. Могу и должен осудить! Это мой долг, не только как сына, но и как честного советского человека.
Моя совесть чиста. Её невозможно запятнать лживым обвинением. Точно так же как ложью и клеветой нельзя запятнать память моего отца."

"Начал писать воспоминания, но не уверен, удастся ли мне их закончить. Я, как Маргулиес из "Времени, вперёд", не могу доверять такому простому механизму, как часы, такую драгоценную вещь, как время. Знаю, что времени у меня немного. Может, считанные дни, может – месяцы. На годы надеяться не приходится. Не та обстановка. Не те люди вокруг. Преступники, отравившие отца, не оставят в покое сына. И кто бы мне что ни говорил, я никому не верю. Время показало, кто чего стоит.
Отец знал, что так будет. Он знал, что после его смерти мне придётся нелегко. Он отлично разбирался в людях и знал истинную цену каждому человеку из своего окружения. Поэтому и мало кому доверял. По-настоящему, без оглядки."

"За десять месяцев до своей смерти отец предложил мне исчезнуть. "Тебе надо уехать", – сказал он. Я сначала подумал, что речь идёт о какой-то командировке, но оказалось, что я неправильно понял. Отец имел в виду, что мне надо уехать за границу, в Китай. Навсегда. "Поедешь военным советником, лётчики там нужны. Сюда не возвращайся, даже на мои похороны не приезжай", – сказал он. Я ушам своим не поверил – что такое? Подумал, что отец шутит. Он иногда мог пошутить так, что не поймёшь, шутка это или нет. Но оказалось, что он не шутил. На самом деле хотел отправить меня к Мао. Прямо не сказал, но я догадался, что он уже договорился насчёт меня. Там меня ждали. Но разве мог я оставить отца? Я отказался. Между нами произошел спор. Первый настоящий спор в нашей жизни. Каждый стоял на своём и не хотел уступать. "Будет приказ и поедешь!" – сказал отец, когда понял, что уговоры на меня не действуют. Я ответил, что всё равно никуда не уеду. Про себя подумал, что потом, когда отца не станет, может, и придется уехать, но сейчас – нет. Сказал, что если будет приказ, то подам рапорт об отставке. Пускай на завод пойду, к станку, но никуда не уеду. Как в воду глядел, вскоре пришлось стать к станку. Но не на заводе, а в тюрьме. И ещё сказал отцу, что как Верховный Главнокомандующий он может мне приказать уехать, но как отец не может. Странное впечатление осталось от этого разговора. По глазам отца было заметно, что моё упорство пришлось ему по душе. Но и сердился он всерьёз. Отец не привык, чтобы его приказы оспаривались."

"Отец был прав, он всё знал наперёд. Я попытался последовать его совету. Обратился к китайским товарищам, встретился с послом, но толком ничего не успел сделать. Вскоре меня арестовали. Арест не стал для меня неожиданностью. Я ожидал, что меня арестуют на следующий же день после увольнения в запас, но ещё месяц проходил на свободе. Непонятно почему. То ли не могли решить, что со мной делать, то ли ещё что. Мои слова о том, что отца отравили и что не смогли организовать его похороны, расценили как "антисоветскую пропаганду".

"В нашу первую встречу после ареста Хрущёв вдруг заявил, что знает о плане отца сделать меня своим преемником. Я рассмеялся ему в лицо и напомнил, что монархию с её престолонаследием отменили ещё в 17-м. Хрущев начал горячиться, повысил голос, стал утверждать, что план такой у отца был. «Он нам морочил голову с подставными кандидатами, вроде Пономаренко и Булганина, а сам хотел посадить на своё место тебя!» – несколько раз повторил Хрущёв. Я так и не понял, какую цель преследовала эта затея. Хотел ли Хрущёв выставить отца нарушителем одного из главных советских принципов? Или же он пытался сбить меня с толку?"

"Настанет день, когда убийц отца будет судить международный коммунистический трибунал.
И последнее о переменах. Много бы ещё мог написать, да тороплюсь закончить. Артём рассказал мне, будто бы ходят слухи о том, что решено переименовать всё названное именем отца или в его честь. Вплоть до Сталинграда. Я мог бы допустить такое. С Хрущёва станется и Ленинград в Хрущёвск переименовать. Но есть одно обстоятельство, которое не позволит переименовать Сталинград. Что тогда будет со Сталинградской битвой, переломным моментом великой войны? Битвой, которая уже вошла в историю, как важная веха, и в учебники, как пример блестящей тактики и стратегии. Они назовут её Царицынской? Или переименуют обратно Сталинград в Царицын, а битву вынужденно оставят Сталинградской?".

"Надеюсь, что скоро к власти в Советском Союзе придут достойные люди. Уверен, что придут, потому что иначе и быть не может, но очень хотелось бы дожить до этого. Дожить для того, чтобы услышать с трибун правду об отце. Чтобы прочесть эту правду в газетах. Чтобы побывать на суде над убийцами отца и лично убедиться в том, что они получили по заслугам. «Одно дело знать, что справедливость рано или поздно восторжествует, и совсем другое – увидеть это своими глазами», – говорил мой друг Коля Абрамашвили. Коля погиб в конце 42-го под Сталинградом. Его подбили в бою над вражеской территорией. Коля не пошёл на вынужденную, а направил свою горящую машину на колонну немецких танков".

"Грызёт меня мысль – неужели убийцы моего отца так и не будут наказаны? Неужели правда больше никогда не восторжествует? Не хочу, не могу в это верить! Надеюсь, что если не советский суд, то хотя бы суд истории воздаст убийцам по их подлым «заслугам»! Одно обстоятельство несказанно радует меня и придаёт мне уверенности. То, что ренегатам и очернителям не удалось убедить в своей правоте весь социалистический мир. Руководители Китая, Кореи, Албании и Югославии не пошли на поводу у предателей. Эти честные коммунисты сурово осудили посмертную расправу над Великим Вождём трудящихся всего мира. Подкуп и угрозы не смогли поколебать их, потому что честные люди ценят правду превыше всего. Настанет день, когда мне не придётся так, как сейчас, писать, уединившись, и прятать написанное от чужих глаз. Я смогу выступить с трибуны и заклеймить предателей о всеуслышание. Громко, на весь мир. Я знаю, что такой день настанет. Несмотря на пережитое, на память я не жалуюсь. Я помню всё. Я ничего не забыл и не забуду. И я приложу все силы для того, чтобы справедливость восторжествовала... А если вдруг не удастся, такую возможность я, несмотря на свою уверенность, полностью исключить не могу, то пусть потомкам останутся эти мои записки. Уверен, что имя Сталина еще воссияет! Очень обидно, что китайцы с албанцами чтут память отца, а у нас его позабыли. Один человек из аппарата ЦК, чье имя я здесь называть не стану, шепнул мне по секрету, что уже который год рассматривается вопрос о выносе тела отца из Мавзолея и его захоронении на Новодевичьем кладбище. Они надеются, что таким образом смогут заставить народ забыть товарища Сталина. Наивные ничтожества! Память о Сталине в Днепрогэсе и в Магнитке. Память о Сталине в победе над фашистами. Память о Сталине в его великих делах, а не в умах жалкой кучки предателей, подлостью и обманом захвативших власть."

Ещё несколько слов в заключение. Есть определённый парадокс в том, что те, кто хочет проследить за жизнью и развитием коммунистических идей после 1953 года, вынуждены обращаться к идейному наследию "антиревизионистов", то есть Мао Цзедуна, Энвера Ходжи, Вячеслава Молотова и его "антипартийной группы". Даже если эти люди не испытывают никаких симпатий к Сталину (как, например, троцкисты). Ведь даже левым антисталинцам никогда не придёт в голову серьёзно изучать с идейной стороны "теоретическое наследие Хрущёва". Потому что нет там, увы, никакого идейного наследия...