Великие стихи Великих поэтов

Великие Стихи Великих Поэтов
2 сентября в 07:29

Это стихотворение Марины Цветаевой — сложное, ироничное и одновременно трагичное размышление о женской судьбе, о месте женщины в истории и культуре, о любви, памяти и призрачности внешнего благополучия.
Цветаева обращается к образу Натальи Гончаровой — жены Александра Сергеевича Пушкина, фигуры одновременно канонически «прекрасной» и исторически противоречивой. Через игру слов, звуков и образов поэтесса создаёт почти театральную сцену, в которой сливаются мечта, укор и вызов.

«Счастие или грусть — / Ничего не знать наизусть…» — строки, в которых слышится упрёк той легкости, с которой проходит жизнь героини, её поверхностности. Величие и трагедия Пушкина — великого гения, «сердце» которого «теребят в руках» — противопоставлены как будто беззаботной, гладкой, почти декоративной судьбе женщины, прославленной не по собственному творчеству, а по ассоциации.

Цветаева тонко и колко называет Гончарову «длиннобровой», «ни к кому не суровой» — подчёркивая внешнюю красоту и отсутствие внутреннего конфликта. Это образ женщины, которая прожила «пышно», «без морщин на лбу», но — как будто мимо великого страдания, мимо поэзии, мимо сути.

Во второй части появляется Ланской — второй муж Гончаровой, с которым она прожила дольше, чем с Пушкиным. Здесь уже звучит откровенная ирония и скрытая боль: «Если грустно — кусать губу / И потом, в гробу, / Вспоминать — Ланского». Не Пушкина. Не любовь. Не трагедию. А обывательскую, почти спокойную жизнь.

Это стихотворение — не о Гончаровой буквально. Это размышление о женской памяти, о том, как женщина может остаться в истории — как тень великого мужчины, как символ, как «муза», не сказавшая ни слова. Цветаева с горькой иронией противопоставляет поэта и женщину, чья внешняя красота — это, возможно, её единственное «достижение».

Стих насыщен смысловыми контрастами, дерзкой рифмой, резкими поворотами — всё это передаёт характер самой Цветаевой: страстной, неудобной, честной. Это не просто портрет Гончаровой, это вызов традиционному образу женственности — «как шелк, как пух, как мех» — и призыв к подлинной глубине, даже если она сопряжена с болью.