Для ВАС, РОДИТЕЛИ!(дети)

Для Вас, Родители!(дети)
10 мая 2018

МАТРЁШКА
превращение в бабушку

Я сижу в кресле перед окном, древний город облепил складчатые холмы от края до края, негромко и очень успокаивающе выпевает свою тягучую арию муэдзин, аккомпанементом мимо тональности вступают коты. Время от времени ветер внезапно вздувает штору на окне, хлопает старая створка, и крошечная девочка, спящая на моей груди, вздрагивает всем телом и перекладывает свою душистую голову с одного помятого уха на другое. Время отсутствует, оно еще не изобретено, этот мир залит розовым молочным светом, пахнет младенческим теплом, укутан в разноцветный плед. Это мир внутриутробный и матрешечный: я в центре родового круга, мать, дочь, внучка и бабушка одновременно. Я сижу здесь вечно, от начала времен.

Казалось бы, что сложного в этом - стать бабушкой? Всего-то надо успеть родить своего ребенка хотя бы до сорока, чтобы насладиться внуками во вменяемом состоянии. Именно насладиться, поскольку быть бабушкой гораздо приятнее, чем матерью: все плюшки, удовольствия, баловство, обнимашки, развлечения, не омраченные виной и ответственностью - вам, а бессонные ночи, загоны, тревоги - им, взрослым вашим детям.

В ёрнической поговорке “Любите внуков, они отомстят вашим детям” есть очень много правды. В материнстве, которое сейчас принято расписывать исключительно в радужные тона и припудривать золотой пыльцой фей, скрыта огромная энергия Тени: вытесненная, неосознаваемая, пугающая агрессия в адрес ребенка.

Каждая мать не только до умопомрачения любит своё дитя, но и ненавидит его с той же силой, просто это разрушительное чувство заперто в самых глубоких подвалах бессознательного, и лишь изредка, в ночных кошмарах, в забытьи вой разъяренной измученной пра-Матери вырывается наружу. Ведь каждый рожденный младенец - это не только наш шанс остаться в веках, но и потенциальная смерть от голода или родов.

Вот и снятся нам иногда жуткие сны про потерю ребенка, или про “смерть вообще”, напоминание о тех (относительно недавних) временах, когда ребенок мог оказаться и лишним ртом, и божьей карой. Да, мы уже более-менее привыкли и не вздрагиваем, когда кто-то рядом говорит “как меня бесит этот ребенок, убила бы!”, потому что следом раздается снимающий напряжение смех, все кивают с пониманием, да-да, конечно, когда не спишь полтора года подряд, только и остается, что убить. Ха-ха.

А на самом деле, сколько матерей в панике кидались опрометью в ванную, запирались там и рыдали отчаянно, до рвоты, поймав себя на диком желании швырнуть крошку об стену? Или обнаруживали себя ночью без сна, планируя отпуск в одиночестве, так будто ребенка никакого и в помине нет. Тяжела ты, материнская доля, иногда до полной потери человеческого облика тяжела.

Когда юная, или не очень юная, женщина готовится стать матерью, она обязательно переживает стадию более-менее осознаваемой печали: хочется плакать, состояние похоже на скорбь и горевание, иногда с раздражением. Вроде бы и повода-то нет, а душа тоскует. Положено радоваться и “светиться внутренним светом”, а руки сами сжимаются в кулаки и из горла вырывается глухое рыдание. Что мы оплакиваем так истово?

Потерю свободы, юности, истиной беззаботности; мы горюем по неосуществленным путешествиям, нестанцованным партиям, неслучившимся романам. Это мужчина переходит из состояния в состояние плавно и постепенно: был мальчик - за пару лет превратился в парня, потом долго взрослел, матерел, становился мужиком, потом старился, потом дряхлел. Никогда нельзя обозначить “день, когда он стал мужчиной”, не отпраздновать. Человек может в 20 лет уже быть отцом семейства и в 40 - холостым парнем. Никаких внешних маркеров.

У женщин этот переход осуществляется одномоментно и необратимо: легла спать девочкой - проснулась девушкой, провела ночь с мужчиной - стала женщиной, девять месяцев ожидания - и ты мать, и этого не отменить, не исправить, это навсегда.

Эта неотвратимость пугает, поэтому многие пытаются её избежать, увильнуть, не переступать порог. Не взрослеть, не матереть, не умирать.

Те, кому удалось смириться и принять вовремя свое изменившееся положение, признать, что им действительно, по-настоящему 30-40-50 лет, а не отмечать “третий раз совершеннолетие”, входят сначала в материнство, а потом в “бабушинство” практически без мучений, и уж точно без сожалений. Они не одергивают ребенка в транспорте “Какая я тебе “бабуля”, зови меня по имени!”, не кокетничают на вопрос о возрасте “А как вы думаете, сколько мне лет?”, не пытаются вскочить в уходящий поезд и родить своего (последнего) малыша одновременно с дочерью. Они видят свое отражение в зеркале и тихо говорят внутри себя: “Я стала похожа на бабушку”, имея в виду свою собственную бабулю.

Я разглядываю маленькое личико своей новорожденной внучки, ловлю быстро сменяющие друг друга гримасы и личины: вот бабушка Галя с осуждением хмурится и поджимает губы таким типично еврейским манером, “Чушь какая, слушать нечего!!”. Вот моя младшая дочь, которая только недавно сама была сморщенной креветкой, а теперь высоченная нравная девица, поднимает высокие брови и как бы спрашивает: “Ты это серьезно?”. Вот промелькнула знакомая усмешка моего отца, наверное, я выгляжу так же, просто не вижу себя со стороны. Больше всего, конечно, малышка похожа на свою мать, мою старшую дочь, сходство так велико, что я остро чувствую, практически слышу, как с еле уловимым шорохом едет моя крыша: я попала в квантовый скачок, время совершило неописуемое сальто, и мне снова 20 лет, я качаю свою новорожденную дочь, за окном раскаленная июльская Москва, а вместо гортанного пения муэдзина - неразборчивый мат алкашей у подъезда.

Мы все - матрешки, мы вложены друг в друга по женской линии, даже те, кто не помнит ни своих бабушек, ни младенчества, ни, в самом трагическом случае, материнских рук. В нашей психике, в самых глубинах её, хранятся запахи и прикосновения, голос, который звучал вокруг нас все девять месяцев внутриутробной жизни, ритм сердца.

Разлученные, мы ищем потом это состояние блаженства в каждых новых отношениях, замираем, наткнувшись случайно на похожий тембр или рисунок на одежде. Нам кажется, что мы делаем осознанные выборы, когда покупаем себе вещи, но на самом деле, этот модный принт всего лишь повторяет узор на домашнем халате той, что кормила и укачивала нас.

Сын купил своей девушке футболку в какой-то пляжной лавчонке за пять баксов, доволен страшно, прикладывает и так, и этак, требует, чтобы все заценили его удачу, удивляется, что мы не разделяем его восторга. Я молчу, не могу же я обидеть девочку, сказав, что эта футболка - точная копия моей, в которой я кормила этого нынешнего бородатого дядьку. Как внимательно и сосредоточенно он разглядывал эти нехитрую геометрию, чередование серых, красных, желтых треугольников и кружочков. На этой, новой, всего лишь намек, аллюзия на ту тему, но сын опознал её безошибочно.

Малышка вздыхает порывисто во сне, я возвращаюсь в сегодняшний день.

Как сложно и больно мне входить в эту новую роль! Я не успела привыкнуть к состоянию “матери взрослых детей”, все произошло слишком быстро. Я только-только начала высыпаться по ночам, я все еще должна подписывать кучу документов “на школьника, отъезжающего в лагерь”, моя спина еще помнит эту ломоту, когда часами качаешь увесистое тельце под заунывное собственное пение. И вдруг я - бабушка?

Самое тяжелое, самое трудно выносимое - убирать руки и не вмешиваться, когда эти молодые болваны все делают не так. Слышать, как безутешно рыдает малявка, заходится, уже почти не дышит - и все равно не позволять себе врываться, выхватывать ее из неловких рук отца, позволять ему самому находить нужный ритм и амплитуду, давать им возможность сплести эту надежнейшую сеть родительской любви и заботы. Я не должна, не имею права, не буду вставать между ними. Я слишком хорошо знаю, что бывает, когда старшая женщина оттесняет младшую от её места у колыбели ребенка.

Сколько раз я слышала эти истории от своих клиентов в кабинете психолога: первенца отдавали бабушке, молодая мать не справлялась/ училась/ не было сил, негде и не на что было жить, и старший ребенок вырастал как будто в приемной семье, вроде бы окруженный любовью, заботой и достатком, но отчаянно тоскуя и завидуя младшему, которому посчастливилось родиться у более зрелой женщины, их общей матери. В каком-то смысле, оставление первого ребенка бабушке означает жертву, выкуп: выросшая дочь/сын подкладывает младенца вместо себя в родительское гнездо, чтобы получить свободу. В некоторых архаичных укладах это так и обозначено напрямую: первый внук принадлежит старшим предкам, он обязан заботиться о них в старости. В нашей современной как-бы-европейской жизни все роли и законы перемешаны, кто кому и сколько должен непонятно. Долг перед родителями мыслится как неоплатный, или несуществующий, что вносит путаницу и сумятицу в головах.

Должны ли молодые супруги предоставлять своих детей в “пользование” своим родителям, чтобы они могли удовлетворить желание погреться у такого притягательного огня бескорыстной детской любви? Кому принадлежат дети - роду или своей маленькой нуклеарной семье?

На самом деле, в здоровой, “правильной”, поддерживающий и заботливой семье ребенок становится частью большого целого: он лежит себе на мягкой подушке в центре круга, как в сердцевине большого цветка.

Ближе всего, вплотную, касаясь его, стоят его родители. Рядом сиблинги - родные братья и сестры. Следующий круг - бабушки и дедушки, дяди-тёти, кузены. Прародители, далекие предки, поколение за поколением образуют новый и новый слой защитной, питающей, дающей тепло оболочки, внутри которой растет это маленькое чудо, появившееся из ниоткуда, из любви и желания, из фантазии и надежды, из слез и улыбок.
Малышка начинает беспокоиться, “вошкается”, характерно кряхтит. Мне так знакомы эти звуки! Сейчас она покряхтит еще немного, потом приоткроет один синий глаз, начнет вертеть головой, издавать причмокивающие звуки и делать ищущие движения требовательным ртом. Ей нужна мать, грудь, молоко, которого у меня нет. Уже нет. Потому что я бабушка. Мое время быть кормящей прошло.

Это надо оплакать и принять. Я вытираю слезы и улыбаюсь внучке. И отдаю её матери.

Катерина Демина